Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

— У нас тоже, наверное, крысы. Они маме всю муку испортили.

— Ага, Маркус, точно-точно тебе говорю. Я сначала на Ирку подумал. Это она у нас растяпа: то одно высыплет, то другое. А потом, знаешь… — И тут я посмотрел на сестру: рассказать или нет?

— Я видел ещё одного корда… — осторожно сказал я и втянул голову в плечи. — И я его испугался!

В комнате стало тихо. Ирка уже не ёрзала, Маркус перестал дрыгать ногами, а я забыл о том, что надо дышать.

— Шутишь, Лёша? — прервал тишину Маркус. — Какого корда?

Ирка открыла рот и с удивлением посмотрела в мою сторону.

— Ух ты-ы-ы, — затем выдохнула она, и в её глазах появились искорки. — Расскажи…

— Он на тебя похож, Маркус. Вот точь-в-точь, как ты! Только синий он что ли? Темно слишком было, я не понял. Плащ ещё у него, кажется, вот как этот сейчас у меня. Ну, я на кухню пришёл, когда все легли спать, а там он стоит. В руке — сабля, и он ею дырки в пакетах делает. Раз, раз, раз, и пакет как решето! Из него мука — ф-ф-ф, из другого крупа — п-ш-ш-ш!

— П-ш-ш-ш! — закатилась от смеха Ирка. — В-ш-ш-ш!

— А дальше? — подскочил Маркус. — Потом что?

— А потом я его окликнул. Я же думал, что это ты. Он обернулся. Глаза — красные! Злые такие и страшные очень! И как заверещит: «У-у-убью!»

— И всё?

— Всё! И пропал.

— Ничего себе, — прошептала Ирка. — Как в сказке…

— Д-а-а-а, — почесал Маркус затылок. — Вот так дела…

Тут заскрипела и распахнулась дверь, и на пороге появилась мама. Вернее, мама сначала просунула в щель голову, а потом уже прошла целиком. На маме было платье в горошек, зелёное такое, длинное и очень красивое, а на шее болтался фартук, наверное, мама хотела его завязать, но отвлеклась и забыла.

— Лёша, — посмотрела она на меня в упор, — ты чем-то занят?

Я помотал головой. В детской был такой бардак, хоть бы она не заметила… И Ирка ещё… Вот зачем она подушку под себя подминает? Сидела бы спокойно что ли!

— Лёша, иди сюда, — и мама широко распахнула дверь. — Это ты сделал?

Перед детской сидел Барбарис. Уютно сидел: вылизывал лапку и шевелил шерстяными ушами. Я сразу и не понял, что случилось, потому что смотрел на длинный пушистый кошачий хвост, который ходил ходуном.

А потом я увидел. Нет, стриженая голова Барбариса меня не удивила, я же был первым, кто это заметил ещё несколько дней назад. А вот выкрашенная в синий спина — это было что-то новенькое. Как бы сказала в такой ситуации бабушка, я потерял дар речи и даже сразу не смог ничего сказать маме, которая сцепила на груди руки, смотрела на меня как-то очень не добро и явно ждала объяснений.

— Лёша, — наконец заговорила она, — что с тобой? Ты зачем это сделал? Нет, я почти все могу понять, но такое? Мы с папой уделяем тебе мало внимания? Ты поэтому издеваешься над котом?

— М-а-а-а-м, не я это! — у меня даже слёзы на глаза навернулись.

— А кто тогда? Филипп? Ни за что не поверю! Ему некогда, у него школа и курсы, мы его с отцом почти не видим! Ира?! — и мама повысила голос. — На неё хочешь свалить?! Она бы Барбариса не удержала! Лёша! Тебе не стыдно?! Не веди себя как маленький! Учись отвечать за свои поступки!

«Эх, — думал я, пока мама меня отчитывала, — лучше б за бардак отругала! А так получается, ни за что».

— Я думала, ты уже взрослый, — мама сняла фартук, — а ты… Бери кота и приводи его в порядок! Срочно!

Она быстро-быстро, будто от чего-то убегала, пошла на кухню, а я остался с Барбарисом. Кажется, ему было всё равно, крашеный он или нет, он же себя не видит.

— Ирка, — позвал я сестру, — помощь нужна! Иди сюда!

— Ген-а-а-а! — вдруг закричала мама с кухни, и я подорвался с места. — Ген-а-а-а!

Папа оказался проворнее, и на кухню я влетел лишь вторым. Мама, такая нарядная и красивая в своём гороховом платье, стояла на стуле и по очереди подгибала ноги: то одну подогнёт, то другую. Так и переминалась, пока не увидела нас с отцом.

— Вот! — крикнула она, ткнув указательным пальцем куда-то в угол.

— Что? — фыркнул папа. — И из-за этого ты визжишь?

Я всегда подозревал, что мама — девочка. Ну, а кто ещё мог так кричать при виде таракана?

— Лидочка, — протянул папа руки, — спускайся!

— Нет, — помотала она головой. — Гена, прихлопни его!

Я посмотрел в угол. Таракан как таракан, ничего особенного: рыжий, усатый и блестит. Подумаешь!

— Может, мы его отпустим? — предложил папа. — Пусть бежит: дети, наверное, у него, семья… Жена пироги печёт.

Я засмеялся.

— Прихлопни его, Гена! — повторила мама и нахмурилась. — Или останетесь без ужина: я со стула не слезу!

— Дурак какой, — думал я, глядя на таракана. — Куча народу, кричат все, ругаются, а он до сих пор сидит. Прогнать что ли? Ну а что? Пусть себе бежит, вдруг у него, и правда, жена и дети?

— К-ы-ш-ш-ш, — тихонечко сказал я таракану. — К-ы-ы-ы-ш…

Но тот замер на месте. Усы у него шевелятся: слушает, наверное. Тараканы, вообще, слышат?

— А вон Лёшка пусть и прихлопнет! — крикнул папа. Голос у него был громкий и низкий, как у актера одного, фамилию которого уже не помню. — А что? Хотел быть мужчиной? Вот пусть и начинает свой нелёгкий путь! Будет этот таракан Лёшкиным первым мамонтом! Что скажешь, Лид?

— Я вас с таким мамонтом на порог бы не пустила, — засмеялась мама. — Сделайте же хоть что-нибудь!

И тут я набрался смелости и даже представил: пара шагов, один хлопок тапком, и всё! Мама слезает со стула, папа пожимает мне руку, мир и покой воцаряются в доме, как сказала бы бабушка.

Представил? Значит, надо действовать, Лёша!

Раз шаг, два шаг… Родители затаили дыхание, я выхожу на прямую, закрываю глаза, заношу над тараканом тапок (у тараканов хорошее зрение?) и…

— Стой! — кричит папа.

— Что? — обернулся я.

— Лёша, иди уже, отмывай кота, — мама слезла со стула. — Убежал твой мамонт: папе спасибо скажи.

— Ничего страшного, дорогая! Принесёт ещё наш сын в дом добычу, а эта пусть живёт: вдруг там семеро по лавкам, а?

— Тоже мне, — ухмыльнулась мама, — любитель живой природы. Ты мне скажи лучше, откуда это у нас?

— Не могу знать! — пожал плечами папа. — Может, он соседский, дверью ошибся, вот и сидел так долго: понять не мог, как его угораздило в другой дом зайти. А тут Лёшка на него с тапком наперевес! Я бы от разрыва сердца умер, чес-с-с-тное слово!

— Кто умер? — спросила Ира. Она стояла в дверном проёме и держала на руках синего Барбариса.

— К счастью, никто! — папа поцеловал Ирку в макушку. — Но мы ещё повоюем, да, сын?

Я кивнул. Ничего, я ещё всем докажу, что уже взрослый! Вот в следующий раз точно докажу!

— Идём, — потащил я сестру в ванную. — Ты мне поможешь.

«Забавный он какой, — думал я про Барбариса. — И синий цвет ему к лицу или всё-таки к морде? Может, так и оставим? Ни у кого на свете нет такого кота, а у нас есть! Мы его по выставкам будем возить, на телешоу показывать и на радио даже выступить можно. Один раз и для порядка. По радио всё равно же ничего не видно, значит, одного раза точно хватит».