Сергей Михайлов - Трещина [СИ]

— Да не был я в Чили! — зарычал Мухин.

— А с Пиночетом вы где познакомились? — быстро спросил профессор, заглядывая в глаза пациенту.

— Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения…

— Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по порядку, что с вами произошло… Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала укольчик, а потом и послушаем.

— Это еще зачем? — насторожился Мухин.

— Надо, голубчик, надо, — успокаивал его профессор. — Всем делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами откровенен. Леночка, вы готовы?

— Готова, Валерий Афанасьевич, — ответила миниатюрная медсестра и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.

— Ну вот и ладушки, — радостно замурлыкал профессор, потирая руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. — А теперь мы вас слушаем.

Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ. Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.

— А что, молодой человек, — вдруг спросил Скворешников, когда Мухин закончил свой рассказ, — Пиночет в генеральском мундире был или как обычно?

Мухин весь затрясся и побледнел.

— Профессор, — глухо произнес он, — я много наслышан про приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому, мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы заранее видите психа.

— А вы знаете, Мухин, — устало произнес профессор, — вы правы. С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим удовольствием поменялся бы с вами местами.

— Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, — зло проговорил Мухин, сжимая кулаки. — Сейчас же выпустите меня отсюда, а то…

— Леночка… — обратился профессор к медсестре. В ту же минуту два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.

— Это снотворное, — спокойно сказал профессор. — Сейчас вы успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, — очки Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий шепот, — что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?

— У-у-у! — завыл Мухин и обхватил голову руками.

— Приятных вам сновидений, — профессор порывисто встал и, сопровождаемый свитой, быстро вышел.

Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в небытие.

И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.

«Всех в порошок сотру!» — орет он по-русски, но с явным чилийским акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в тюремной робе и визжит: «Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же говорил!»

Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и в традиционном одеянии кубанских казаков. «Корниловцы!» — с трепетом думает Мухин.

«Шашки наголо!» — орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек ослепляет Мухина.

«Ага, — злорадствует профессор, — сейчас они сделают вам укол, и вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не верите?»

Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет замахнулся своей нагайкой и…

Кто-то тряс его за плечо.

— Проснитесь, Мухин!

Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.

— Не бойтесь, Мухин, — прошептал незнакомец, — я не причиню вам вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами встретиться! А дело неотложное.

— Кто вы? — тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай натягивая одеяло до подбородка.

— Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?

— Не обратил, — признался Мухин. — Что вы хотите от меня?

— Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу никто не верит. Кроме меня.

— Кроме вас? — удивился Мухин. — А вы-то чем лучше остальных?

— Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором ехали?

— Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще, оставьте меня в покое. Я спать хочу.

— Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! — с жаром произнес санитар. — Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!

— Не буду я ничего рассказывать! — возмутился Мухин. — Вы сами душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!

— Да тише вы, Мухин! — зашипел на него санитар, боязливо оглядываясь. — Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал. Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые вопросы. И все. А вы — милиция…

— Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с кем-нибудь другим. Все! — отрезал Мухин. — Покиньте помещение!

Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто процентов.