Мария Бородина - Земля избранных [СИ]

Пульсирующие реки заливают дощатый помост. Пейзаж вокруг пропитывается пронзительными алыми оттенками. От сладкого аромата, разливающегося вокруг, кажется, что даже воздух кровоточит. Анацеа, наконец, переводит дыхание и утирает со лба пот.

— Прости меня, — слышит она. Преступник захлёбывается собственной кровью, однако, голос звучит твёрдо и уверенно. Каждая его нота до боли знакома: этот тембр невозможно спутать с чьим-то ещё.

Знакомый говор доносится словно из другого измерения. Сердце, отчаянно ёкнув, падает в пятки. Ноги тяжелеют, подобно валунам. Под рёбрами скребётся отчаяние, перемешанное с животным ужасом. Страшная догадка ошпаривает грудь, заставляя проглотить бессильный вскрик. Хочется развернуться и убежать прочь, не оборачиваясь. Лишь бы не знать, что будет дальше…

Анацеа снова дёргает приговорённого за капюшон. На этот раз тонкая ткань открывает голову, обнаруживая блестящие иссиня-чёрные волосы. Самые ужасные предположения оправдались.

— Кантана! — нечеловеческий вопль рвётся из груди Анацеа, обжигая каждую клеточку тела. Боль пронзает грудь. Слёзы сами собой катятся из глаз, стягивая кожу солёными нитями. — Кантана!

Обессилев от произошедшего, Анацеа падает на колени. Ноги больно ударяются о твёрдые доски. Она чувствует, как её мантия намокает от крови дочери. Анацеа обхватывает лицо девушки и с ужасом замечает, что кожа на тыльной поверхности её кистей истончается и сморщивается, как у старухи.

Рана на шее Кантаны зияет, источая пульсирующие алые реки, как чёрная пасть неведомого монстра. Юная преступница закатывает глаза, на мгновение поймав её взгляд. Обескровленные веки девушки почти прозрачны. Крупные, блестящие радужки дрожат в оправе густых чёрных ресниц.

— Я люблю тебя, мама, — произносит Кантана перед тем, как её глаза закрываются навсегда.

Ветер треплет волосы Анацеа, заслоняя лицо от обжигающих лучей заката. Каштановые локоны стали абсолютно седыми. Не желая верить догадкам, Анацеа подносит окровавленные ладони к лицу и нащупывает борозды глубоких морщин…

Анацеа просыпается от собственного крика. По щекам бегут слёзы, собираясь на подбородке. Ужас вгрызается в сердце ядовитым пауком, распространяя смертельную эссенцию по сосудам.

Кошмарное видение разрывается на лоскуты, тает роем цветных точек, сливаясь с темнотой. Зеркало напротив кровати отражает красавицу с упругим телом, выглядящую лет на десять моложе своего возраста. Она переводит дыхание, пытаясь найти объяснение увиденному. Но вновь и вновь её разум сдаётся, топчась на переплетении десятков решений.

Пытаясь унять крупную дрожь, Анацеа прижимает к себе подушку. Она благодарит Покровителей за то, что никто не видит её в этот момент.

Тяжёлая дверь заскрипела, повернувшись на непромазанных петлях. Шале в смятении зашаркал ботинками, а затем затих, так и не перешагнув порога. Ноги вросли в пол, как прочно укоренившиеся деревья. Необъяснимое предчувствие катастрофы мучило и душило.

— Шале 487, значит? — раздался из кабинета грубый голос. — Ну, заходи, не стесняйся.

Шале неуверенно сделал несколько шагов вглубь и замер. Его обычная развязная напыщенность исчезла, как только он заметил, что в кабинете Аарона находятся посторонние особи. Этот факт вызывал замешательство и настораживал. Да, провинность, что он совершил, серьёзна, и вызов в деканат был неизбежен. Но что эти-то тут забыли?! Для воспитательных бесед никогда не привлекались особи из посторонних организаций.

Аарон, как ни в чём не бывало, восседал в своём кресле, держась со степенностью царя. Однако сухие, желтоватые пальцы, крепко сложенные замком, выдавали его панику. Неподалёку, влившись огромным телом в диванчик, расположилась Дея. Утренний свет, сочащийся кислым яблочным соком сквозь стёкла, подчёркивал бледность её кожи. Молодая декан вытирала заплаканные глаза.

Шале затравленно оглянулся. Посторонних было четверо. Рослые и широкие мужские особи, облачённые в форму Федеральной Службы Отслеживания. Двое стояли у входа, огородив деревянный проём, как стражники средневекового замка. Ещё один незваный гость расположился за спиной Аарона, уставившись стеклянным взглядом в никуда. Четвёртый размерял кабинет широкими шагами, перемещаясь от книжных стеллажей у двери к окну и обратно. Знак отличия тускло поблёскивал на его груди.

Глядя на грузные тени, бегающие по стенам, Шале с досадой осознал: просто так его отсюда не выпустят. Изо всех сил ущипнул себя за мочку уха, дабы удостовериться, что происходящее — не кошмарный сон.

Нет. Это была реальность.

— Входите же, Шале, — с необычайной робостью произнёс Аарон, показав на диван у стены. — Садитесь и чувствуйте себя свободно.

— Да что это такое?! — эмоции Шале рвались наружу. Паника мячиком запрыгала внутри, отскакивая от диафрагмы, как от батута. — Я не подписывался на это!

— Не тупи давай, сыночек папенькин, — амбал, стоящий за спиной декана, повторил жест Аарона. Ни ноты сомнения не проскользнуло в жутком монотонном голосе. — Чем быстрее закончим с тобой, тем лучше будет и для нас, и для тебя самого.

— Что за фамильярность?! — возмутился Шале. Гнев забурлил в животе. — Вы хоть знаете, кто мой отец?!

В ответ незнакомец лишь ухмыльнулся, продемонстрировав жёлтые зубы. «Всё нам известно. Не рыпайся и делай то, что тебе говорят», — сообщал взгляд остекленевших глаз. Шале поёжился. Похоже, он влип по самое не хочу.

— Да по какому праву?! — дух противоречия плескался в груди Шале кипятком.

— Шале, всё серьёзно, — едва слышно проговорила Дея, будто бы прочитав его мысли. — Ваш отец оповещён о допросе. Сядьте, пожалуйста.

Окрашенный рассветными лучами воздух накалился. Шале почувствовал, как на шее проступает крупными каплями пот. Нервно подёргав плечом, опустился на диван и скривился, глядя на незнакомца, размеряющего кабинет шагами. Этот бешеный со значком на груди раздражал Шале больше остальных. Чувство безнаказанности и превосходства, угадывающееся в каждом жесте качка, не давали Шале сомневаться в том, что получить придётся изрядно.

— Ты, наверняка, уже знаешь, чего мы хотим, — бешеный поднял подбородок, вызывая Шале к диалогу.

Шале пригладил налакированную чёлку. Жар поднимался по коже. Наверняка, покраснел, как идиот.

— Конечно, — раздражённо выдохнул он, вспоминая публичную провинность. — Я не каюсь, можете лопнуть от зависти. Только я не вкуриваю, зачем здесь посторонние. Такие вопросы никогда не выносились за стены учреждения. Это всё-таки этика, мать вашу!

Стеклянноглазый амбал, что топтался за спиной Аарона, в недоумении пожал плечами.