Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

Гроза, пронёсшаяся над фазендой Франсиски, сменилась долгожданным затишьем: Омеру вновь закрыл дело об убийстве Мартино, и на сей раз закрыл окончательно, как он сам об этом сказал Фарине. Франсиско, наконец, смогла перевести дух. Её сыну больше не угрожала тюрьма, и это было главное, а о своих подозрениях, относительно причастности Маурисиу к убийству, она старалась не думать. Что было, то прошло и быльём поросло. На этой фазенде случалось всякое, в том числе и убийства, а жизнь продолжалась. Если Франсиска сумела пережить убийство бесконечно дорогого и любимого Луиджи, зная, что погиб он от руки её же отца, то как—нибудь переживёт и нынешнюю беду, в которую попал Маурисиу. Пусть её подозрения навсегда останутся при ней, и пусть судьба в дальнейшем будет благосклонна к Маурисиу.

Примерно так же рассуждала и Беатриса, у которой тоже упал камень с души. Новое расследование Омеру закончилось ничем, и это её порадовало. Комиссар не смог развеять её сомнения, однако он и не смог подтвердить вину Маурисиу! Кроме того, её брат с появлением в их доме следователя заметно присмирел и перестал проявлять свою враждебность по отношению к итальянцам. Или, по крайней мере, не демонстрировал её. Такие перемены в поведении Маурисиу порадовали и успокоили Беатрису, она вновь стала встречаться с Марселло на виду у всех, больше не опасаясь за его жизнь.

Маурисиу в тот период был настолько лоялен к итальянцам, что даже не раздражался, когда к матери приходил Фарина и они подолгу беседовали, сидя в гостиной или прогуливаясь по фазенде. Случалось, Маурисиу сам подходил к Фарине, учтиво здоровался с ним, сочувственно расспрашивал его о ходе расследования, интересуясь, прежде всего, судьбой Марии — арестовали её или нет. Франсиска понимала, какие мотивы на самом деле движут её сыном, однако это означало, что он хотя бы не безумен, если действует вполне осмысленно в сложной и опасной для него ситуации. Это внушало Франсиске надежду на его окончательное выздоровление.

— Кажется, Маурисиу преодолел душевный кризис и свыкся с мыслью о том, что его родной отец был итальянцем, — сказала она как-то дочери.

Беатриса поддержала её:

— Да, похоже на то. Маурисиу сильно изменился в лучшую сторону. А знаешь, как это объясняет Рита? Она говорит: «В нашего мальчика вселился дух итальянца»!

Жулия, присутствовавшая при этом разговоре, осторожно поправила Беатрису:

— Слова бабушки никогда нельзя толковать однозначно, а тем более, если она говорит: «Вселился дух». Это может означать что-то не очень хорошее.

Франсиска пропустила её замечание мимо ушей, а Беатриса возразила:

— Если Маурисиу осознал себя итальянцем, то, что же в этом плохого? Ведь он же, и в самом деле, итальянец по отцу.

Жулия в ответ лишь неопределённо пожала плечами. В присутствии Франсиски ей не хотелось объяснять Беатрисе, какой смысл бабушка Рита обычно вкладывает в понятие «дух». Возможно, Жулия и решилась бы предупредить их об опасности, если бы сама до конца поверила в то, что рассказала ей Рита. Но как можно было в это поверить, если старуха всерьёз утверждала, будто уязвлённый дух покойного, но не успокоившегося итальянца Луиджи Арелли вырвался наружу из-под земли и теперь витает над фазендой, ища себе пристанища в ком-то, из здесь живущих! Поначалу, Жулия вообще отмахнулась от бабули, не придав значения её бредням, но однажды та пробормотала себе под нос такое, от чего у внучки побежали мурашки по телу.

— Бабуля, я не ослышалась? — спросила её Жулия, преодолев ужас. — Ты сейчас говорила о том, что мёртвый итальянец овладел душой Маурисиу?

— Не совсем ещё овладел, не полностью, — ответила Рита.

— Как это понимать? Растолкуй, — попросила Жулия.

— Ты не поймёшь, — почему-то не захотела пускаться в объяснения Рита, но Жулия не отступала:

— А что ты там бормотала про ружьё? Кого ты видела с ружьём? Маурисиу?

Рита опасливо огляделась по сторонам и ответила тихо, почти шёпотом:

— Нет, то был не наш мальчик. То была неприкаянная душа итальянца Луиджи.

— Душа... с ружьём? Как это понять? Я не могу это даже представить, — недоумевала Жулия. — И где же ты её видела?

— Во сне, деточка, во сне. Ты забудь про то, что я тут говорила. Мало ли, что нам иногда мерещится во сне!

Жулия прекрасно знала эту всегдашнюю уловку Риты: прикрываться снами, когда нужно уйти от ответа за свои слова. Ведь человек не может отвечать за то, что привиделось ему во сне, поэтому с него и взятки гладки!

—А как же быть с душой твоего покойного сына Арсидеса, которая якобы переселилась в Форро? — лукаво усмехнулась Жулия. — Это произошло в действительности или тоже пригрезилось тебе во сне?

Рита, почувствовав подвох, взяла небольшую паузу для раздумья, но зато потом ответила твёрдо, без каких-либо сомнений:

— Нет, сон тут не причём. Чистая душа Арсидеса обрела новую жизнь. Мой мальчик вернулся ко мне под другим именем, но я сразу узнала своего сыночка!

Этим ответом она окончательно запутала Жулию, и та предпочла больше не искать здравого смысла в словах старухи. Однако неприятный, тревожный осадок от того разговора у неё всё же остался, и эта тревога была связана с Маурисиу. Сейчас она невольно прорвалась в беседе с Франсиской и Беатрисой, но Жулия вовремя спохватилась и не стала развивать эту тему. Вполне возможно, бабуля и впрямь всего лишь видела кошмарный сон, так зачем же нагнетать этот кошмар ещё больше, пересказывая его другим? К счастью, Маурисиу действительно стал спокойнее, так что не всякий сон в руку!

Отдалённый звон гитары, донёсшийся до слуха Жулии сквозь открытое окно, заставил её мгновенно забыть о Маурисиу. Задорно тряхнув головой, она помчалась на поляну, примыкавшую к тому домику, в котором теперь жили не только они с бабушкой, но также и троица пастухов.

С некоторых пор на той поляне ежевечерне звучала музыка, привлекая к себе и жителей фазенды, и окрестную молодёжь. Заводилой этих импровизированных концертов был Зекинью — прирождённый музыкант, виртуозно владевший гитарой и завораживавший всех в округе своим сладкоголосым пением.

Впервые услышав его, Катэрина восхищённо воскликнула по-итальянски:

— Бельканто!

А Жулию гораздо больше взволновал бархатистый баритон Зангона, умело вторившего соловьиным трелям Зекинью и составлявшего вместе с ним замечательный дуэт.

Зангон тоже не остался равнодушным к прелестям очаровательной мулатки, сразу же выделив её из числа прочих жителей фазенды, и каждую свою песню исполнял, проникновенно глядя на Жулию. Она млела под его взглядом, её сердце то обмирало, а то вдруг начинало биться в ускоренном темпе, словно порываясь навстречу другому, тоже любящему, сердцу.