Роджер Желязны - Маска Локи

— Идем!

Четыре измерения определяли тот континуум, который Томас Гарден принимал как данность, с которым согласовывал свое восприятие. Три пространственные оси — х, у и г. Одна — временная, t.

Всю жизнь Гарден плавал в трех измерениях, как хотел. Силою собственных мышц или механизмов он отталкивался от поверхностей или жидкостей. В зависимости от количества энергии, содержащейся в глюкозе, бензине, реактивном топливе, уране-235 или дейтериево-тритиевой смеси при температурах синтеза, он мог покрыть любое расстояние за то количество времени, которое считал необходимым.

Но в четвертом измерении, во времени, он всегда был беспомощен, как муха в янтаре. Ни одна скорость, которой он мог достичь — по крайней мере с помощью устройств и энергий, доступных в двадцать первом веке, — не в силах была изменить поток времени, идущий через его янтарный пузырек.

И даже при релятивистских скоростях, которых он мог бы достигнуть в межзвездных путешествиях, течение местного времени — времени внутри его пузырька — не менялось ощутимо. Спектр света за иллюминаторами корабля мог сместиться к красному и угаснуть. Там, снаружи, круговерть атомов могла замедлиться до плавного вальса, и мелодия, завершившись, слилась бы в единую чистую ноту. Но внутри корабля время все так же ползло бы мимо Тома Гардена со скоростью дюжины вздохов и семидесяти двух ударов сердца в минуту, порой у него болело бы горло, порой — нет, и медленно, неостановимо морщины появлялись бы на его лице.

Его собственное чувство времени всегда оставалось бы неизменным, с какой бы скоростью ни пытался он убежать.

Итак, первой связной мыслью Тома Гардена была мысль о том, что мертвые находятся вне четырехмерного пространства времени. Смерть — иное место, да и не место совсем. Смерть — это окончательная абстракция.

И никогда — ни-ког-да — время не идет вспять. Ни Гарден, ни какой иной человек не в состоянии вернуться в то время, которое было и прошло, с таким же успехом он мог бы попытаться сесть позади самого себя.

Итак, даже в смерти Том Гарден должен продолжать движение вперед во времени... Разве нет? Он должен прибыть в это место, пройдя путь от ближайшей точки «там позади», приближаясь к ближайшей точке «там впереди». Как всегда. Верно?

Второй связной мыслью Гардена было: все люди из снов — это он. И все они умерли, но личность его продолжала движение вперед.

Во всех прошлых жизнях он сражался мечом и пистолетом и голыми руками. Он покупал и продавал конину и бриллианты, ценные бумаги и земли, подержанные автомобили и сомнительную живопись, наркотики и крепкие напитки, музыку. Он занимался любовью и делал детей, писал сонеты, делал вино и карьеру и покаянные жесты. Он плел любовные интриги, рыбацкие сети и паутину лжи, тонкие видения и грубые сны. Он сеял пшеницу, кукурузу и панику, разводил телят, гладиолусы и канитель, возводил соборы и напраслину. Он тратил деньги и время, молодые силы и отцовские наследства. Он считал часы в залах суда и приемных врачей, на вокзалах и в аэропортах. Ходил на деловые встречи и похороны, поминки и маскарады, поднимался на вершины и падал в пучину отчаяния. А однажды он отправился в Святую землю, чтобы умереть там.

Третьей связной мыслью Тома Гардена была мысль о том, что ему это место знакомо. И хотя он понимал, что время никогда — ни-ког-да! — не идет вспять, он в тот же миг осознал, что этой дивной зеленой долины, окутанной утренним туманом, который стелется над журчащим потоком, спускающимся с гор и впадающим в озеро, вот уже девять веков как не существует.

И опять он лежал на боку, прижавшись к земле плечом и коленом, локтем и бедром. Руки его были стянуты за спиной. Широко распахнутыми глазами он смотрел на зеленые ростки с точки зрения жуков и червяков.

— Теперь ты вспомнил?

Голос принадлежал Хасану — Харри Санди. Он говорил по-английски — на хорошем английском, несколько нараспев и по-прежнему насмешливо. Но теперь Гарден, прислушавшись повнимательнее, уловил в этом голосе печаль, словно Хасан говорил с тяжелым вздохом.

Гарден повернулся и шевельнул руками — ничто не сдерживало его движений. Веревки остались там, в чулане возле реакторного зала электростанции «Мэйс Лэндинг».

Он поднял голову, перевернулся и встал на четвереньки. Теперь он был готов к тому, чтобы нападать или уклоняться от удара — в зависимости от действий Хасана.

А Хасан стоял на плоском утесе, опустив руки, подняв голову, выпятив грудь и закрыв глаза — как ныряльщик перед прыжком.

— Я помню, — сказал Гарден, медленно поднимаясь. — Ты о Камне, да?

Хасан открыл глаза:

— Да, будь он проклят. Девять столетий я берег его осколки. Я исследовал их, молился над ними, пропускал через них электричество и помещал в магнитное поле, мысленно обращался к ним и смотрел на них. И все равно они оставались лишь осколками агата.

Снова и снова сквозь годы я находил тебя в новых твоих обличиях. Я проверял твою реакцию на легчайшее прикосновение к крошечным обломкам Камня. И реакция твоя всегда была чрезвычайно острой.

Что такое этот Камень, если он наделяет тебя такой силой? И кто такой ты, если из всех людей на Земле Камень служит только тебе?

Гарден обдумывал этот вопрос две минуты, или, возможно, два года.

— Я — тот, кто похитил Камень, — сказал он.

— Да, теперь я припоминаю твою историю... Ты — Доки?

— Нет, лишь частица первичного духа, которой люди некогда дали это имя. В моей отцовской ипостаси много имен на многих языках: Шанс, Пан, Пак, Старый Ник, Кихот, Люцифер, Шайтан, Мо-Куи, Джек Фрост. Я — непредсказуемый, неожиданный, своенравный, порой — злонамеренный, и потому — почти всегда — нежеланный. И я всегда появляюсь внезапно.

— Что случилось с Доки после того, как он — ты — похитил Камень с небес? — спросил Хасан.

— Он попытался использовать Камень, чтобы помочь людям в их битве с богами... Люди всегда, рано или поздно, восстают против своих богов. Им всегда хочется узнать, понять и подчинить то, что над ними. Они не могут удовлетвориться тем, что имеют, оставить мир в покое, принять его как данность... Камень — сила творения. Камень дает человеку, который владеет им, власть над пространством. А затем он дает ощущение потока времени, позволяет сворачивать из одного рукава этой реки в другой.

— Что случилось с Локи? — повторил Хасан.

— Ему наскучило помогать людям, и он вернулся к прежнему занятию — вмешиваться в дела Эзеров, по-вашему — богов, — ответил Гарден. — Он стравил двух близнецов, Ходера и Бальдра, да так, что те убили друг друга. Поскольку Ходер был любимцем Одина, одноглазый ублюдок велел приковать Локи к скале в центре мира, вокруг которой кольцами свернулся змей с Асгарда. Змей плюется ядом в глаза Локи, и тому это не нравится.