Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

Убежище. Мне нужно убежище!

Ночь горела и стонала на все голоса, как сонм неупокоенных душ. Поблизости — уж не у самой ли лаборатории? — токотал пулемёт. Отрывистый деревянный стук то нарастал, то стихал. Теперь уже не оставалось сомнений — он и впрямь очутился на фронте. «Рекогносцировка», вспомнилось сложное слово.

Проще говоря — где я?

Он прижался к кирпичной стене, страстно желая войти в неё, слиться с камнем и так нечувствительно переждать всё это безумие. Где-то в темноте притаились стекло и доски, картофель, резиновый шланг, солярка, проволока под напряжением. Тянуло также латриной — густым запахом перебродившего кала, Хаген понадеялся, что это несёт не от него. Лагерный двор, — подсказал здоровый инстинкт. А значит, с обзорной вышки уже может следить чей-то бинокль, наводя прицел или готовя ручную гранату. Шах и мат. Если не убраться отсюда.

Вот только как? Скажите на милость — как? Он оглянулся. «Гайстершифф», инновационный воздушный корабль, уткнулся носом в сугроб, тоже безнадёжно завязнув. Разметка на боках снегохода маскировала корпус под колер грязного наста, но метко направленный луч, конечно, обнаружил бы…

Ш-ш-ш-с…

Топот. Голоса лесорубов.

Упав навзничь, Хаген зажал рот кулаком, прикусил перчатку. Сквозь колкую снежную мяшу пробилось жёлтое. Дико взревел мотор. Впереди, на расстоянии броска мяча распахнулись ворота: в светлом квадрате кто-то ходил. Целое стадо теней прогарцевало за угол подсобки — «Habt Acht!»: и сразу же, оживившись, защёлкали дятлы; «з-зиг» — взвизгнула пуля.

Убираться. Срочно!

«Мне нельзя умирать, — подумал он с лихорадочным жаром, словно убеждал кого-то другого, более влиятельного, чем он сам, от которого и зависела судьба всех его действий. — Мне нужно к Марте». Сейчас он не помнил, что собирался сказать, но чувствовал, что лишь это ценное, ещё не произнесённое и держало его на плаву, наполняя волей бороться. Это — и жажда жизни; она по-прежнему бурлила внутри, становясь только сильнее. Он потянул носом, судорожно напрягся, готовясь вскочить.

— Куртхен! Га-а… Вот ещё один!

— Ах-ха! Хох!

Дикий, звенящий крик раскатился по лунному полю, забился, рикошетом отражаясь от кирпичных стен, лестниц, гаражей, сараев, блокгауза. Что это? Разве может так кричать человек? Ненавидящими глазами Хаген упёрся в ночь, хрупнул челюстью. Крик сменился икотой. «Дерьмо, — с оттяжкой сказал сдобный, басистый голос. — Да, Куртхен же, старый хрен, подгони кар. Тебе что — сложно?» Заквакала рация. «Вот дерьмо!» Голос принадлежал фельдфебелю Фольке, но это не мог быть он, так же, как то, что дёргалось под ногами у страшных теней, не могло быть человеком.

И всё-таки было.

В разломе карбоновой чашки блестело опухшее, в трещинах и порезах, молодое лицо, на месте глаз — кровавые впадины. Лунный свет мягко ложился на размозженные ткани, серебрил вдавленный профиль, из которого, как изюм из непропечённого теста, высовывались осколки зубов.

— Сволочи! — совсем рядом услышал Хаген. — Сволочи, вы! Все! Проклятые сволочи!

Низкий, надсадный голос. Он обернулся и вдруг понял, что это плачет он сам.

— И я.

Посмотрел вверх.

Там, в слепых небесах, медленно плыл Пасифик. Как всегда спокойный и золотой.

— И ты — тоже сволочь! — сказал ему Хаген.

***

Ш-ш-ш-с, ш-ш-ш-с…

«Гайстершифф» скользил по снегам, как дельфин, легко взбираясь с волны на волну. Управлять им оказалось довольно просто, и Хаген начал было негромко напевать «Эрику», но заметив, что позади приклеился ацетиленовый глаз, переключился на «Чёрный отряд Флориана Гайера» — и протрубил его с большим чувством. Отсутствие музыкального слуха он восполнил экспрессией.

В конце концов, в его руке были часы, а Пасифик ещё не построили.

Маленький сын дворянина,

хей-я, хо-хо,

Сегодня отправится в ад

хей-я, хо-хо…

В него уже не стреляли. Тени взяли его в кольцо, которое постепенно сужалось.

Вынырнув из-за огибающий лагерный двор стены, он чуть не врезался в бронетанк, перегородивший дорогу. Их было много — колонна неразличимых гор, рябых от встречного воздуха. Влево, вправо… В бликующем свете казалось, что снежинки падают вверх. Корабль крутануло, занесло юзом. Хаген наклонился, не вынимая ног из стремян, и увидел как впереди мелькнула полосатая рейка шлагбаума. Плавно опустил рычаг газа, дал тормоз и остановился, не доезжая до будки.

«В Вайнсберге огонь и смрад, хей-я, хо-хо. Многих закололи там, хей-я…»

— А вот и наш дружок! — прошелестело в наушнике.

— Хо-хо, — грустно закончил Хаген.

Вот и всё. Тишина. Ворота.

Пристальный луч прожектора.

Внезапно что-то случилось. Он будто вознёсся над этим обезлюдевшим полем в окружении костров и кипящих зарниц, над пустошью, покрытой дырчатой коркой кровавого снега. Это было как наваждение. Дежа вю. Ай-ай, сказала Луна. Чьё это непростое лицо с острым носом, подвижным как магнитная стрелка, с растопыренными ушами как тарелки локатора?

— Иди сюда, — жёстко хрюкнула ночь. — Ко мне! Юде. Живо!

— Нет.

— Дружок, ты не понял. Я сказал…

— Я понял, что ты сказал.

Пауза. Молчание звёзд.

— Ты, юркая… мразь! — захрипело, заколотилось в наушниках. — Думаешь, так всё просто?

— Я думаю, никто не потерял больше, чем я, — тихо, но чётко сказал Хаген в микрофон, прицепленный к вороту. — Никто из вас. Так не вам меня и судить. Отвали в сторону, Хайни, не засти свет! Ты был приятелем Морица и однажды дал мне воды. Я помню. Но всё уже кончено.

— Ничего, ничего не кончено!

Ярко вспыхнули фары.

— Эй! Взять его. Га-а… Улю-ю…

В ослепительном свете вспучились, полезли чёрные, синие тени — не разберёшь, где реальность, а где — отражение. «Пора!» — громко, по слогам произнесло в голове, он увидел команду, написанную прямо перед глазами, дважды подчёркнутую свистом пульсирующих неоновых трасс. Рука без перчатки сжала корпус часов — такой маленький, он чуть не выронил его между пальцев. Да где же эта чёртова кнопка? Задубевшая кожа потеряла чувствительность, он исступленно двигал подушечкой пальца, чувствуя, как паника накрывает его с головой. Где? Ах, вот! Давнул раз — и два, и швырнул часы вперёд, как можно дальше, жмурясь и одновременно нажимая на газ.

Ш-ш-ш-с! — влажно шоркнуло снизу.

И вдруг…

***

Бдыщ-та-дамм!

Зубчатый контур ворот брызнул, расхлёстанный надвое подземным огнём. Куски металла застыли, крутясь, как в невероятно медленном кадре, выдернутом и сунутом прямо в горнило. А вслед за тем пришёл грохот — и взломал всё вокруг. «Гайстершифф» встрепенулся, встал на дыбы — и бешено закрутился в коловращении снежной пены. Хаген почувствовал, как ноги оторвались от стремян, еле успел перехватиться за поручни. Парусом хлопнула челюсть, и в распахнутый рот ринулась буря, вырывая из лёгких тоскливый индейский вопль.