Алексей Келин - Семейные обязательства

Элиза несколько раз открыла и закрыла рот. Потрясла головой, пытаясь скинуть наваждение. Сделала несколько шагов по комнате, развернулась на каблуках и решительно подошла к нему вплотную. Посмотрела прямо в глаза. Выдержать взгляд отца (дяди?) было на удивление легко.

- Неважно, чья во мне кровь, - четко, как будто давая клятву, сказала она. – Меня воспитали вы с мамой. Я – Елизавета Павловна Лунина, и останусь ей до конца дней. Вы – мой отец, и я вас люблю. Можете злиться на меня, можете отказываться. Я – не откажусь. И спасибо за идею про воду. Я… попробую.

Павел Лунин долго смотрел на нее. Потом кивнул, отвел глаза и обнял.

- Не наделай глупостей, дочка, - негромко сказал он, гладя Элизу по голове.

На выходе из башни Элиза не заметила ступеньку, оступилась и чуть не растянулась на мокрых плитах двора. Фон Раух подхватил ее, но она успела больно удариться коленом о дверной косяк и испачкать подол. Как кавалергард умудрился сохранить свою черно-серебряную элегантность, осталось загадкой.

- Извините, у вас щетки не найдется? – смущенно попросила Элиза.

- Пойдемте.

Они быстро прошли мимо старого колодца, прикрытого обитой металлом тяжелой крышкой, к еще одной двери. За ней оказался просторный холл, как в гостиницах – зеркало во всю стену, пара диванов, столик с газетами и стойка, за которой сидел опрятный старичок.

- Здравствуй, Отто, - кивнул старичку фон Раух, - помоги барышне почистить платье.

- И вам доброго вечера, ваше благородие, барышня, - обрадовался портье. Он пошарил под стойкой, что-то стукнуло – видимо, ящик, - и достал коробку с целым арсеналом щеточек, ершиков, разнообразных тряпочек и флаконов. Пристально посмотрел на испорченный черный наряд Элизы, на пятна грязи и кирпичной пыли. Удрученно вздохнул.

- Боюсь, щеткой тут не обойтись. Если барышня у нас переночует, к утру и пальто, и платье будут, как новенькие.

- Я лучше домой, - покачала головой Элиза.

- Тогда могу разве что предложить плащ, - развел руками Отто. – Подождите пару минут, сейчас принесу.

Элиза неловко улыбнулась фон Рауху:

- Простите, столько хлопот из-за меня… И… Вы ведь все слышали?

Фон Раух едва заметно кивнул.

- Боюсь, сударыня, слышала вся округа. У вас очень громкий голос. Не беспокойтесь, здесь не бывает сплетников. И еще… - он глядел в сторону, почему-то не желая встречаться взглядом с Элизой. - Я плохо умею утешать, но попробую. Поверьте, все будет хорошо.

Она вздохнула. Какое тут может быть «хорошо»?

- Это… Правда? – зачем-то спросила она кавалергарда. – Я – незаконный ребенок?

Фон Раух кивнул.

- Во всех родословных книгах вы записаны как дочь Павла и Елены Луниных, и по закону неважно, кто ваши... настоящие родители. По сути – да. Елизавета Лунина умерла, рожая вас. Никто и понятия об этом не имел, пока Павел Николаевич не совершил покушение. Он думал, что ваш отец – Воронцов, ходила такая лживая сплетня. Хотел отомстить за смерть сестры, пусть и через двадцать лет, а заодно избавиться от долгов.

- М-да… - вздохнула Элиза. – Это нужно как-то… осознать. Но, в любом случае, мой настоящий отец – Павел Лунин. Он меня воспитывал, гонял перед сном из-под детской кроватки жутких монстров, на руках меня носил, когда я болела… Остальное неважно.

- Вот, барышня, - спешил к ним старичок-портье, - плащик вам, на меху, теплый, как раз на мозглявость ноябрьскую. Надевайте, вам понравится!

***

Когда они проезжали внутреннее, самое старое кольцо стен Гетенберга, Элиза увидела за крышами зарево пожара.

- Что там? - спросила она у своего спутника.

- Имперский архив, насколько я понимаю. Простите, вынужден вас покинуть.

Через секунду фон Рауха рядом уже не было. Только порыв холодного ветра от двери кареты бросил в лицо Элизе горсть капель дождя.

Дома, в своей постели, Элиза привычно положила руку на теплый кошачий бок и провалилась в сон.

Элиза проснулась с рассветом. В ноябре над Гетенбергом небо редко свободно от туч, но в это утро город купался в солнечных лучах. В голове было пусто, мир вокруг казался прозрачным и звонким. Выпал снег, прикрыв привычную каменную серость сверкающей белизной. Он продержится недолго, совсем скоро хрупкая ледяная красота станет привычной грязной кашей, раздавленной колесами повозок и копытами коней.

Это пугающе напоминало Элизе ее собственную жизнь. Тонкий налет счастья слишком быстро исчезал, растоптанный чужими, куда более важными делами, стремлениями и равнодушием.

«Нужно создать свой снег...» - невпопад пробормотала Элиза.

Кошка встрепенулась от ее голоса. Открыла глаза, оценила обстановку – все в порядке. Сладко потянулась, мурлыкнула и начала вылизываться.

- Что, Герда, мы теперь с тобой вдвоем, - сказала Элиза, садясь рядом и гладя блестящую шерстку, - и нужно нам как-то самим о себе заботиться. Опереться не на кого, упадем – так сами.

Кошка фыркнула.

Перед глазами Элизы все еще стоял недавний сон. Видение казалось кошмаром из-за обыденности и невозможности одновременно.

Во сне Элиза кричала на Пьера, высказывала мужу все, что накопилось. О его равнодушии, о своей одинокой тоске, о его любви к кавалерист-девице, о молчании про хлопоты о спасении отца, об отговорках на важные вопросы. О том, как ей больно и обидно узнать, что он не считал ее достойной пусть не любви – не с их счастьем! - хотя бы простого уважения и дружбы. Пьер заботился об Элизе, как она сама сейчас – о кошке. Единолично решая, что лучше для подопечной.

Пьер ничего не отвечал жене. Сначала смотрел на нее с удивлением, а после начал отдаляться, как будто уплывая в мутную пелену.

«Подавись ты своей заботой!» - крикнула она мужу вслед, но голос завяз в плотной вате сна. Элиза пыталась бежать следом - договорить, добиться хоть какой-то реакции! Но не смогла догнать и проснулась.

Она вздохнула, почесала кошке подбородок и отправилась умываться. Жизнь снова стала цветной и яркой, без мучительной серости бессонницы.

Из глубины души, самых темных и потаённых ее закоулков поднималось что-то новое, непонятное, незнакомое Элизе. Это «не» разительно отличалось от всех предыдущих «не», с которыми она сталкивалась. Не – беспомощность, не – апатия, не – зависимость…

Сила? Свобода? Способность решать?

Кажется, она теперь знала, что нужно делать. Осталось мелочь – придумать, как. И совсем мелочь – осуществить задуманное.

Элизу слегка потряхивало от азарта. Идея получилась настолько безумной, что вполне могла сработать. Отец…

Да! Отец! И неважно, с кем там крутила романы покойная тетка!

Отец сказал четыре очень важных слова.

Лунный замок. Живая вода.

- Муж, нам нужно поговорить, - негромко, но твердо сказала Элиза. – Я обязана вернуть тебе долг, Петр Румянцев. Если живая вода не сказки, я найду её… И тогда ты не сможешь от меня отмахнуться!