Элли Блейк - Ледяная кровь [litres]

Постепенно доверие сестры Клоув ко мне росло, и поэтому она иногда позволяла мне проехаться на Маслице по территории аббатства. Вместе с кобылкой мы исследовали сады, поля, пастбища, загоны и напоенные весенним ароматом рощи деревьев. На северной окраине аббатства, у реки, я обнаружила, что пою песню, которую слышала от мамы. Эта была песня о том, что нужно наслаждаться летом, пока оно длится, потому что за ним обязательно наступит зима, и мир снова покроется снегом.

Двигаясь в восточном направлении, мы объезжали небольшую яблоневую рощицу, когда я заметила прислонившуюся к стволу дерева одинокую фигуру. И хотя одет он был в монашескую рясу, я узнала его по широким плечам и высокому росту – это был Аркус. Я замолчала и развернула Маслице. Я все еще сердилась на него за вынужденное купание в пруду и все время находила отговорки, чтобы не ходить на занятия, которые и так бы прекратились, потому что Аркус куда-то уезжал на пару дней и только что вернулся. Очевидно, он часто уходил из аббатства на один-два дня, и, кажется, никто не знал, куда он уезжал. А если и знали, то мне, конечно, не сообщали.

– Руби, – позвал он. – Подожди минутку.

Я резко остановилась. Он никогда раньше не называл меня по имени. Я подождала, пока он приблизится, рука его поднялась, чтобы погладить Маслице. Он улыбнулся в ответ на ее тихое ржание.

– Какая красивая песня, – сказал он. – Откуда ты ее знаешь?

Я немного помолчала.

– Моя мама пела её.

Он кивнул.

– Хорошо, что я услышал ее. Что-то мне сегодня грустно.

Я почувствовала, как мои брови поползли вверх, и изо всех сил попыталась скрыть свое удивление. Брат Гамут утверждал, что Ледокровные в полной мере могут глубоко чувствовать, но я привыкла думать, что у Аркуса вообще нет эмоций. Поэтому его признание о том, что ему грустно, было странно обезоруживающим.

– Хочешь, поговорим об этом? – спросила я, удивляясь. – Моя мама всегда говорила, что, если с кем-то поделиться заботами, то становится легче. Правда, я стараюсь особо не делиться своими чувствами.

Аркус криво улыбнулся.

– Кто бы сомневался. Все твои чувства и так всегда на виду.

Я ждала, что он продолжит. Но он больше ничего не сказал, и я, пожав плечами, подняла поводья, чтобы уехать.

– Брат Тисл сказал, что ты делаешь успехи, – быстро сказал Аркус, словно не хотел, чтобы я уходила.

Я пренебрежительно фыркнула.

– Брат Тисл очень добрый. И терпеливый, – произнесла я и тут же пожалела об этом.

Мне не хотелось признаваться, что вперед я продвигаюсь медленно, маленькими шажками. И я не знала, что сделает Аркус, если решит, что я не стою его времени.

– Я уже справляюсь с небольшим огнем. Могу передавать огонь из одной руки в другую, не теряя контроля. И меткость стала лучше.

Он кивнул, гладя Маслице по шее. У него была красивой формы сильная, покрытая темной порослью рука с длинными пальцами. Я вдруг заметила, как ласково он гладит Маслице.

Он поднял на меня глаза.

– У нас так и не было второго урока по фехтованию.

– Одного было достаточно, спасибо.

Его подбородок дернулся вверх, и я скорее почувствовала, чем увидела, как он смотрит на меня из-под капюшона.

– Не тебе решать.

– Кто-то обещал мне свободу… и где же она?

– Получишь, если справишься со своей задачей.

– Ты хотел сказать, если выживу. И если не утону в пруду.

Он вдохнул, ноздри его слегка затрепетали, и резко выдохнул. А я ощутила нездоровое удовлетворение, осознав, что мне удалось задеть его чувства. Значит, он что-то чувствовал, хотя бы иногда.

– Конечно, – сказал он, прочищая горло, – я был не лучшим учителем.

Я открыла рот, затем закрыла его, часть моих обид улетучилась.

– Это точно, – я немного помолчала и продолжила, – Но, возможно, и я была не лучшей ученицей.

– Я не должен был смеяться над тобой, – сказал он.

Я вспомнила, как то и дело скользила и падала.

– Наверное, это было еще то зрелище.

Я уставилась на него, жалея, что не могу видеть выражения его лица. Я подумала, что уголки его губ слегка дернулись, но он справился с собой.

– Я знаю, что ты не хочешь больше пробовать, – серьезно сказал он. – Но тебе надо знать основы работы с оружием. Прошу, доверься. Обещаю, я больше не буду смеяться, если ты что-то сделаешь не так.

Прошу… обещаю… Таких слов от самопровозглашенной глыбы льда я услышать не ожидала.

Я наклонила голову.

– Брат Тисл подсказал тебе, как общаться со мной?

Его голова поднялась, а губы изогнулись.

– Он дал мне несколько советов.

– И ты их учёл? – в изумлении я приподняла брови.

– Я экспериментирую. Если не сработает, вернусь к своим проверенным методам.

– Угрозы и приказы?

Он заулыбался.

Я изобразила задумчивость.

– Тогда, во что бы то ни стало, я должна убедить тебя, что новый метод сработает. Когда начнем?

– Завтра утром, как только вы закончите с братом Тислом. На том же месте, что и в прошлый раз. Если тебя устраивает.

– Если ты будешь таким же вежливым и воспитанным, я заплету косички и завяжу бантики.

Он усмехнулся, отворачиваясь. Зашагав прочь, он начал напевать песню, которую пела я.

Я моргала ему вслед, у меня возникло странное чувство, будто в животе затрепетали крыльями бабочки. Мы с Маслицем развернулись и продолжили путь.

Мы с Аркусом заключили нечто вроде перемирия.

Каждый день он проводил со мной урок по фехтованию. Я делала все возможное, чтобы снова не упасть в пруд, а он изо всех сил старался не кричать и не смеяться, когда я спотыкалась или роняла меч. Но занятия эти меня не привлекали. Холод стали казался мне неестественным.

Я упомянула об этом, когда мы с Аркусом шли назад к аббатству после урока.

– Не думай о мече, как о холодной стали, – сказал он, коснувшись моего локтя и повернувшись ко мне лицом. – Думай о том, что сталь рождается из огненной жидкости.

– Огненной жидкости? – спросила я, посмотрев на него.

– Ты когда-нибудь была в кузнице?

Я кивнула.

– Я иногда ходила в кузницу в своей деревне, чтобы посмотреть, как делают подковы или гвозди.

– Я сейчас кую новый меч. Приходи в кузницу завтра утром, после занятий с братом Тислом, и ты поймешь, что я имею в виду. Может, если ты увидишь сталь в ее изначальном состоянии, она не будет казаться тебе такой отвратительной.

– Это относится и к Ледокровным? – спросила я с притворной невинностью. – Если бы я увидела тебя в твоем первоначальном виде, ты был бы мне не так противен?

Лицо его вспыхнуло.

– Что значит первоначальный вид?

Когда до меня дошло, как он мог понять мои слова, я вздрогнула.

– Это вовсе не то, что ты подумал, мой честолюбивый айсберг. Я хотела сказать, если бы я знала тебя в детстве. Хотя это и невозможно, но все же более вероятно, чем то, о чем подумал ты.