Дарья Беляева - Болтун [СИ]

Марциан тоже обнял меня, от него пахло мятной жвачкой и чем-то сливочным, он притянул к себе и Октавию. Я ощутил нас чем-то цельным, неразделимым, и мне тоже стало несколько тоскливо уезжать.

Марциан сказал:

— Я обещаю, что не буду попадать в беду. Хотя я, конечно, за это не очень ответственен, но все равно буду очень стараться.

Он смотрел в потолок, взгляд его казался расфокусированным, оттого в нем была красота, свойственная скорее картинам. Атилия наоборот выглядела изумительно внимательной.

— Подумайте, — говорила она. — Как это будет выглядеть со стороны?

— Как жизнь всех нормальных людей, — сказал я, а Октавия добавила:

— Какой толк быть ребенком в императорской семье, если ты не можешь пригласить друзей?

Атилия нахмурилась, но ее расстройство скорее было адресовано Марциану.

— Не переживай, — сказал он. — Если тебе не нравятся мои друзья, то мы поедем в Анцио. Там тоже очень хорошо.

С тех пор, как Марциан жил здесь вместе с Нисой, мне стало спокойнее. Не потому, что я излишне нервозный отец, просто когда Марциан жил в Анцио, я задавался порой вопросом, существует он или нет.

Я взял ложку и треснул ей по тарелке, вызвав разве что негодующий взгляд Октавии, а не всеобщее внимание.

— Мое мудрое решение заключается в том, чтобы разрешить друзьям Марциана пребывать здесь, равно как и друзьям Атилии. Пусть все наслаждаются общением, так как суть жизни и есть череда разговоров с разнообразными представителями твоего биологического вида.

Все засмеялись, каждый понял что-то свое. Мы пили кофе и ели тосты, оставляя крошки на постели, в которую сегодня не ляжем спать.

— Главное, — сказала Октавия. — Не забывайте про технику безопасности.

— Не забудь про розетки, — сказал я.

— Да, будьте осторожнее с электричеством, — начала Октавия, потом метнула на меня разозленный взгляд, словно только что поняла, что я шучу над ней.

— Я люблю вас, — сказала она серьезно. Атилия обняла ее, а Марциан помедлил прежде, чем к ней прикоснуться.

Завтрак мы заканчивали, разговаривая на темы, не имевшие отношения к отъезду, потому что каждому было по-своему тоскливо. В конце концов, когда кончились тосты, Марциан сказал:

— Только не забывайте звонить. Вы говорили мне не забывать звонить, когда я уехал в Анцио. Так что теперь ваша очередь об этом помнить. Хорошо? Вы ведь не забудете про нас?

— Конечно, не забудем, Марциан, — сказала Октавия. — Всякий раз, когда нам на глаза будет попадаться телефон, мы будем звонить вам.

— Ты перегибаешь палку, — ответил я. — Там, куда мы поедем, нормальное количество телефонов. Это будет излишек общения, вредный нашим детям.

Марциан засмеялся чему-то своему, а Атилия перестала хмуриться. Она сказала:

— Но я приглашаю кого хочу.

— Безо всяких ограничений, — ответил я. Я посмотрел на ее руки, увидел сломанные ногти и красные полумесяцы под ними. Мои дети такие, какие они есть, и даже когда моя девочка причиняет себе боль, я должен помнить, что она больше, чем мое за нее волнение.

Октавия поцеловала их обоих, а я сказал:

— Что ж, мне, предположительно, нужно одеться.

— Да, — сказал Марциан, его взгляд путешествовал за каким-то интересным явлением на полу, которого я не замечал. — Я люблю вас! Спасибо!

Он встал и направился к двери, следуя за чем-то, а Атилия сказала:

— Удачной вам поездки. Я надеюсь, вы отдохнете.

Когда дети ушли, я решил, что самое время принять душ, одеться и подготовиться к длительному путешествию с неясными целями и неопределенным финалом.

Если первое и второе было физически выполнимо, то третье требовало моральной готовности. Завязывая галстук, я выглянул в окно и увидел машину. Под весенним, синеющим небом, полным пушистых облаков, она казалась еще ярче, словно бы я стоял не перед окном, а перед экраном. Вишневая, блестящая, машина, которую я описывал как-то Октавии, забытая мечта моего детства, старая, каких уже и не выпускают давно, рядом со своими потомками совершенно нелепая, и все же очаровавшая меня с первого взгляда.

Октавия сказала:

— Одна из немногих вещей, которые я знала о тебе еще недавно — твоя мечта о машине из журнала «Мир автомобилей» от восемнадцатого февраля три тысячи триста пятьдесят пятого года.

— Ты очень внимательная собеседница, — сказал я, потом притянул ее к себе, и мы вместе смотрели на новую, вишневую машину под небом, в глубине которого засело весеннее солнце. Она появилась здесь из моей давней мечты, такая красивая, что даже взгляд на нее был сопряжен с некоторыми трудностями в верификации реальности. Длинная, с изящным, тонким корпусом и начищенными дисками, украшенными старомодными спицами, отражающими атаки солнца.

Мы стояли обнявшись, и думали о том, каким будет наше путешествие. А потом я испытал желание исчезнуть, раствориться и пропасть для этой комнаты, чтобы очутиться в каком-нибудь другом месте. Я взял наш с Октавией чемодан с самым необходимым (мы сошлись на том, что нам необходимы важнейшие работы по социокультурному проектированию последних лет и клубничный мармелад).

Спускаясь по лестнице, я испытал тоску и радость одновременно, нежное отчаяние, свойственное покидающим свой дом. Мне захотелось, чтобы время повернулось вспять, и мы снова сидели вчетвером, мне захотелось еще раз послушать, как Марциан рассказывает о своем опыте общения с муравьями, пришедшими из-за того, что он пролил клубничную газировку, а потом послушать о научном руководителе Атилии, который безо всякого сомнения был истинным чудовищем.

У нас были чудесные дети, внимательные, интересные и способные к любви. Эти три качества, в принципе, формируют приятного мне человека, однако в моих собственных детях они были выражены особо. А может быть это последствия свойственного мне генетического идеализма.

Биологический детерминизм и генетический идеализм и есть сущее и должное, вступающие в вечную битву, когда речь заходит о детях.

Они ждали нас у выхода, смотрели на нас похожими, тоскующими глазами. И я подумал, что быть может мы не так уж плохо проявили себя в качестве родителей, раз наши дети в период от восемнадцати до двадцати пяти, не хотят, чтобы мы исчезли из их жизней.

Возникла чувствительная пауза, которую через минуту увлажнили бы слезы Октавии, однако момент был грубо прерван Кассием, распахнувшим дверь.

— Там эти рвутся!

Я услышал голос:

— Я не абстрактный «этот», я твой пасынок, ты можешь отрицать мое существование, однако я мыслю, следовательно я существую!

— Могу! — крикнул Кассий. — А еще притворюсь, что ты опасен для общества!

Я услышал и голос Офеллы, той девушки со светлой во всех смыслах головой.

— Позови Марциана или Нису, Кассий.