Дарья Беляева - Жадина [СИ]

— Тогда очень политкорректно, Марциан.

Юстиниан откидывается на кровати, поудобнее устраивает под головой мою подушку и говорит:

— Может, бог Марциана сводит тебя с ума? Может он до всех нас доберется теперь?

В голосе его, впрочем, слышно неподдельное удовольствие. Я складываю руки на груди.

— Нет, мой бог бы не стал так делать.

За окном луна неподвижная, а там была живая. Мне кажется, ответ у нас с Нисой есть, крутится на языке, но не облекается в форму.

Если язык не референциален, спросила сегодня мама, то как ты доберешься до реальности?

Большая, серебряная луна, круглый кораблик, путешествующий по облакам среди подмигивающих звезд.

— Дело во мне, — говорит Ниса.

— Слышал, Марциан, дело не в тебе, дело в ней! Но вы можете остаться друзьями.

— Юстиниан, — говорит Офелла. — Ты можешь хоть раз послушать молча?

— Ты тоже не слушаешь молча, — говорит Ниса. — Вы вообще слушаете меня или нет?

И быстро, прежде, чем кто-либо отвечает, добавляет:

— Это риторический вопрос. Так вот, я ощущала, что это я. Во мне. Из меня. Все как-то связано с моей природой. И моей богиней.

— Но точно мы этого знать не можем? — спрашивает Офелла.

Ниса качает головой, а я говорю:

— Но если она так чувствует, то сейчас большей правды у нас нет.

Офелла и Юстиниан не спрашивают, почему это и их проблемы тоже. Может быть, потому что все продолжается, толком не успев закончиться, и никто не представляет себя не вовлеченным в эту историю.

— Там была такая штука, — говорю я. — Огромная и путешествовала под землей. Только она не могла выбраться. Она за нами гналась. То есть, сначала просто ползала под полом, а потом стала гнаться.

Ниса вдруг кидается к своему мобильному телефону на тумбочке, и я отшатываюсь.

Она садится между мной и Офеллой, я вижу, как она звонит Грациниану. Это хорошо, думаю я, вдруг Нису прокляла их богиня, и теперь ей нужна помощь.

Юстиниан заглядывает мне через плечо, чтобы увидеть, кому Ниса звонит, говорит:

— Разумное решение для четверых сонных людей, не способных вставить событие в контекст.

Но не всегда разумные решения вознаграждаются. Я слышу писк аппарата, а затем безразличный голос сообщает нам, что такого абонента не существует.

Вот так все переворачивается с ног на голову. Еще день назад я считал, что не существует червей, живущих в слезных протоках и способных перенести человека в черно-белый мир, а вот Грациниан вполне себе есть на свете.

Ниса ругается, набирает номер Санктины, хотя я не видел, чтобы они когда-нибудь разговаривали. Оказывается, ее тоже не существует.

— Начинается, как плохой детектив, — говорит Юстиниан. — Потому что автор хорошего детектива оставит хоть какие-нибудь ключи к разгадке.

— Жизнь пишет плохие детективы, — говорю я. — Прекрати жаловаться.

— Я жалуюсь только на то, что не видел той параллельной реальности, где вы были.

Ниса прижимает руки к лицу, Юстиниан и Офелла вздрагивают.

— Только не плачь!

— Я не плачу! — говорит Ниса. За окном потихоньку светлеет небо, и я вижу, как утреннее солнце обнажает вспухшую от гниющей плоти и вечно голодную рану на ее шее.

Я обнимаю ее, и на ощупь она мягкая, такая, что, кажется, можно пальцами под кожу проникнуть.

— Просто я не знаю, что делать. Обычно в таких случаях я ем.

— Это удерживает тебя в границах мироздания?

— В границах разума!

Взгляды Офеллы и Юстиниана кажутся мне взволнованными, но теперь они испуганы вовсе не видом Нисы. Оказывается, можно привыкнуть к тому, что плоть твоего друга гниет, и это происходит достаточно быстро.

В местах, где кожа лопнула, мясо Нисы кажется бесцветным, рана на шее же наоборот отчаянно-вишневая. Но я понимаю, что больше не испытываю никакого отвращения.

Мы некоторое время сидим молча, а потом Ниса говорит:

— Нужно поехать к ним. Я знаю, где они остановились.

Я обнимаю ее оттого, что ей все ужасно непонятно. Быть одной в незнакомой стране и ничего не понимать — плохо, но Ниса решительная и сильная, а еще у нее есть друзья.

А еще в ней жило (а может и живет) что-то такое, что изменило мир.

Только с очень необычными девушками это случается. Но я ей такого не говорю, потому что звучит не слишком утешительно, скорее похоже на комплимент, который никому не нравится.

За окном все розовое с голубым, и рассвет над садом кажется мне неудержимо красивым и ярким. Умирают потихоньку астры и камелии, все бледнеет, потому что лето прошло. Дождь закончился, оставив прибитые к земле головки цветов скорбеть над своей скорой смертью. Но я люблю все это много больше, чем когда-либо, физически ощущаю, как прекрасно вокруг. Ведь теперь я знаю, насколько иным может быть наш сад.

Хрупкая, черно-белая, разрушающаяся реальность. Как дурной сон.

— Теперь кажется, что все это так близко, — говорю я. Ниса кивает, а Офелла и Юстиниан переглядываются. Они нас не понимают, и мне кажется, что я не хочу, чтобы они понимали нас.

Потому что это не слишком приятное знание.

— Так, — говорит Офелла, положив руку Нисе на плечо со смесью отвращения и восхищения собственной смелостью. — Давайте дождемся темноты и поедем к родителям Нисы. Сейчас мы мало что можем придумать. Главное, что вы целы. Если ты почувствуешь, что тебе снова хочется плакать…

Офелла замолкает, потом неторопливо заканчивает:

— Зови нас.

— Ты хотела сказать «не зови нас», правда? О, трусость не порок, страх присущ чувству жизни.

— Знаешь, во сколько я вчера заснула? Примерно в пять утра. Так что я не сплю уже двадцать пять часов, и если ты скажешь еще хоть слово, я на тебя кинусь.

Офелла выглядит воинственной, глаза у нее большие, горящие и окаймлены отчаянными фиолетовыми синяками, так что она уже похожа на студентку, которой еще не является.

Я говорю:

— Согласен с Офеллой. Давайте все замолчим и разойдемся спать. А завтра мы будем думать снова по дороге к родителям Нисы. Может быть, надумаем что-нибудь еще.

Ниса кивает, Юстиниан и Офелла поднимаются с кровати, хотя оба, кажется, находятся в том состоянии, когда не заснуть на месте является подвигом таким же отчаянным, как работа пожарного или жизнь с младшей сестрой.

Юстиниан, зевнув так, что я отчетливо слышу щелчок откуда-то из сочленения его челюстей, говорит:

— Я намеревался сказать, что не слишком хочу видеть родителей Нисы до наступления темноты, а потом несколько достроил качественный анализ ситуации и понял, что я вообще не хочу их видеть. Но мы ведь друзья!

Я говорю Нисе:

— Ты его не слушай. Все с твоими родителями нормально.

Ниса смотрит на меня, и я вижу, как вздулась ее кожа.

— Но с ними ничего не нормально, — говорит она. — Мои родители питаются человеческой кровью и разлагаются под лучами солнца. Я пойду помоюсь.