Дарья Беляева - Воображала [СИ]

— Мне не нужно было туда ходить, — сказала она. — Я больше не пойду.

— Куда не пойдешь?

Я чувствовала себя бестолково, я могла только задавать вопросы, на которые она не отвечала. Голос у сестры стал плаксивый и испуганный, словно она маленькая девочка, которую обидели.

Сердце мое наполнилось жалостью и злорадством одновременно.

— Жадина, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Я встала и отошла заварить ей чай. Она сидела совершенно неподвижно, словно никогда не была живой.

— Они сказали, что примут меня. Что я действительно желаю, раз сама нашла их. Я не знала, что так получится. Мне было так хорошо, а теперь тело словно вата, я не могу так.

Впервые на моей памяти сестра показывала слабость. Это она всегда была сильнее меня, она никогда не унывала. Я поставила перед ней чашку с дымящимся чаем, и она, словно сделав над собой неимоверное усилие, приложила к ней руки.

— Осторожно, — успела сказать я. — Горячо!

Но она не послушалась меня, наоборот, словно из желания причинить себе боль тесно прижала ладони к чашке. Я метнулась к ней, чтобы отнять ее руки от обжигающего фарфора, но ее глаза вдруг просветлели, и я увидела мою прежнюю сестру.

— Нет, — почти выкрикнула она. — Нет, нет, нет! Так лучше! Было плохо, но теперь все проясняется.

— Что проясняется, милая?

Я чуть не плакала от страха за нее и непонимания.

— Я все поняла, — сказала сестра. В ее голос и взгляд вернулась острота.

— Ты должна сделать мне больно, — сказала она. — Очень больно.

— Я не буду, Жадина!

— Если ты этого не сделаешь, я сделаю это сама! Но будет дольше. И сложнее.

Ее голос был властным, и она вдруг напомнила себя год назад. Я с такой радостью уцепилась за это воспоминание, что прошептала:

— Сейчас.

— Быстрее, Воображала, — голос у сестры зазвенел. Она отняла руки от чашки, и я увидела, как покраснели ее ладони.

— Лошадиный стек, — сказала она. — В шкафу.

Я сначала не поняла, о чем она говорит. А потом вспомнила, что в шкафу действительно, наряду с жокейской формой есть два наших стека. Мы планировали кататься на лошадях каждые выходные, как в Вечном Городе, но не заладилось, и я почти забыла, что мы когда-то собирались устраивать здесь конные прогулки и даже привезли все необходимое.

Я метнулась к шкафу, среди пахнущих нашими духами платьев и белья на полочках, я с трудом отыскала форму, а рядом с ней нащупала и стек. Когда я взяла его, я все еще не знала, что буду с ним делать. Он лег в руку легко, с приятной привычностью. Вот только я никогда не стегала им человека, а тем более — родную сестру.

— Быстрее, — выкрикнула она, и в ее голосе я услышала страдание. Сестра стояла у двери и скидывала платье, затем сняла лифчик. Я увидела на ее шее и груди множество засосов, а по ребрам шли длинные и тонкие царапины.

— Что с тобой делали?

— Я училась получать удовольствие, — сказала она. Голос ее снова истаивал, и я подумала, что не выдержу увидеть ее такой, какой она пришла, во второй раз.

Сестра оперлась на вытянутых руках о стену, подставила мне спину, чуть изогнувшись. Я увидела кровь под ее ногтями.

— Куда ты влезла, Жадина?

Но она не отвечала мне, замерла, закрыла глаза, и я ощутила, что она снова ускользает в эту иную пустоту. Тогда, размахнувшись, я ударила ее стеком, вызвав тихий вздох.

— Сильнее.

Мне казалось, я бью ее сильно, и я даже получала удовольствия от причинения боли, но сестра только помотала головой.

— Ты не можешь, не можешь мне помочь.

И в этот момент я ударила ее во второй раз, на безупречно белой коже пролегла красная полоса. Сестра вскрикнула, и ее зубы заблестели, обнажившись в улыбке.

— Еще!

Голос ее снова обрел ясность, и я отчетливо поняла, что спасаю ее, и это придало моей руке силы. Стек ровно и сильно ложился на ее спину раз за разом, вырывая из горла сестры громкие, но ясные и радостные крики.

— Где ты была? — спросила я и удивилась тому, насколько холоден мой голос. Я словно наказывала ее, и это мне не понравилось. Наверное, главной тому причиной было то, что я ощущала удовольствие. Мне не нравилось быть такой.

— Я хотела найти что-нибудь про бога, что-нибудь, чего не пишут в книгах, — выдохнула она. — Это оказалось сложно, но я вышла на людей, которые…

Я снова ударила ее, и голос сестры стал громче.

— Которые идут Путем Зверя! Они знают больше, чем другие и ни в чем себе не отказывают.

Я знала, что сестра не сможет идти Путем Человека, однако я не думала, что она так быстро столкнется с этими людьми, которых все советовали обходить стороной.

— Ты могла бы сказать мне, — стек снова с острым звуком ударился о ее спину.

— Могла бы. Но я знала, что ты будешь злиться. Я вовсе не собиралась там задерживаться. Мне только нужны были знания. Я не думала, что все зайдет так далеко.

— Ты будущая императрица. Ты не имеешь права подвергать свою жизнь опасности, — сказала я.

О, как легко было говорить эти слова, когда я сама не была императрицей.

— Бей сильнее! Это меня возвращает!

И я била ее сильнее, пока не увидела, как вздуваются от крови ссадины.

— И каким образом ты ввязалась в историю с теми, кто идет по Пути Зверя?

— Это что-то вроде клуба по интересам. Я не думала, что посвящение окажется чем-то особенным.

— И чем же оно оказалось?

Я отвела руку со стеком, и сестра податливо выгнула спину, так что это выглядело как приглашение. В последний раз я ударила ее по ссадинам, и она вскрикнула так, что это можно было принять и за удовольствие, а потом сильнее уперлась обожженными руками в стену, словно довершая начатое мной, доводя себя до разрядки.

Мне казалось, она делает с болью то же самое, что я делала с похотью, когда оставалась дома одна и ласкала себя.

— Я не понимаю. Я просто получала удовольствие, от всего, от еды и воды, секса, музыки. А потом я почувствовала…

Сестра замолчала, осела на пол, прижалась израненной спиной к стене и запрокинула голову, смотря на меня.

— Я почувствовала, как оно проникает в меня.

— Что проникает в тебя?

— Я не знаю. Оно темное и пустое. Словно мы открывали что-то. Я не понимаю.

Она снова начала бормотать что-то бессвязное, и я ударила ее стеком по лицу, глаза сестры снова загорелись, она прижала руку к щеке.

— Боль отрезвляет, — сказала она. — Вырывает меня оттуда.

Зубы у нее стучали, словно ее знобило. Я подняла ее, нарочно касаясь ссадин на спине, и часть меня находила в этом удовольствие, другая же корчилась от отвращения.

В ванной я обрабатывала ее ссадины, и сестра радостно шипела.

— Я ощущаю себя, — выдохнула она. — Я ощущаю все. Я снова все чувствую. Ты не представляешь.

— Не представляю, — согласилась я. — Ведь я не лезу в такие места.