Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Говорили, купить их было невозможно, как и наказать за действия, в общем, противоправные. С отпущенными из зала суда людьми частенько совершались случаи несчастные и непредсказуемые. Да и в тюрьме много что могло приключиться.

Я не одобряла эти методы, они были для меня дикими, и в то же время части меня казалось правильным уничтожать людей, которые ломали чужие жизни в буквальном или же переносном смысле.

— Чистильщики всего лишь находят и передают суду преступников, угрожающих государству и его гражданам. Структура фактически дублирует полицию, так что вам не о чем беспокоиться. Если вы купили полицию, то купите и их.

— Если бы их можно было купить, их существование было бы излишним, — сказал Северин.

— Я не стану покрывать преступников, которые торговали смертельно опасным наркотиком. У меня есть убеждения, которые превыше моих национальных чувств.

Северин посмотрел на меня внимательно. Глаза у него были темные и блестящие, исключительно живые.

— У вас есть ценности, — сказал он, и по его губам скользнула и исчезла неприятная улыбка.

Децимин смотрел на меня, по его лицу совершенно ничего нельзя было понять, может быть, его одолевало любопытство, может надежда, может презрение.

В этот момент я услышала женский голос.

— Прошу прощения, моя императрица. Северин, мой муж, может быть начал несколько не с того, с чего стоило бы. Меня зовут Эмилия.

Я обернулась. Молодая девушка, хотя на деле ей было скорее за сорок, стояла у двери. У нее были роскошные, глубоко рыжие волосы, вившиеся такими идеальными локонами, что у меня не оставалось сомнений в их искусственности. Зеленое бархатное платье шло ей безупречно и его подол лишь чуть поднимался над коленом, но было в ее облике нечто не совсем приличное, однако я не смогла понять, что именно.

Черты ее лица отличались тонкой, почти невесомой красотой, которая грозит исчезнуть от любого мимического движения. Голос был спокойным, лишенным наглости и излишнего подобострастия, которые у Северина равнялись друг другу. Она прошла к стеллажу, провела рукой над безделицами, словно стараясь узнать о них что-то без непосредственного прикосновения, затем ее пальцы коснулись защелки на коробке с сигарами. Пальцы у нее были тонкие, бледные, а вены на руках были видны так хорошо, что на молочно-белой коже их цвет уходил в яркую, неестественную синеву.

— Дело в том, — сказала она. — Что ваша, к сожалению ныне покойная сестра, просила вас помочь нам. Прежде мы жили в Равенне и именно там встретились с Санктиной. Она была очень заинтересована в нас, как и мы в ней.

Северин добавил еще кофе в коньяк, и теперь цвет напитка сложно было определить — в янтарь коньяка впились остатки кофе, породив очень странный цвет и консистенцию не менее примечательную.

— Мы были коммуной вашей сестры, ваше высочество, — сказал он. — И, думаю, будь она жива, она не хотела бы, чтобы нас уничтожила варварская полиция вашего мужа.

— И вы считаете, что я поверю вам?

Я встала, направилась к двери. Упоминание сестры разозлило меня почти так же, как ее изображение утром. Я уже была в коридоре, когда услышала, как Эмилия зачитывает письмо:

— Дорогая моя, милая Воображала. Если ты когда-нибудь узнаешь о существовании этого письма, значит меня уже нет на свете, чтобы помочь идущим моим Путем вместе со мной.

Я бросилась к Эмилии, выхватила у нее письмо, оно пахло медовой ванилью, сестрой, и совсем немного — табаком. Видимо, его положили в коробку с сигарами только перед моим приходом. Я узнала ее почерк, узнала нежность, с которой она выписывала слово «воображала».

Письмо совершенно точно принадлежало ей. Я продолжила читать, с жадностью и восторгом. Изображения отдаляли ее от меня, но слова приближали снова. Нечто обращенное ко мне, но прежде не сказанное ей, стало реальным.

«Если они будут в беде, это значит, что меня больше нет, а императрица теперь — это ты, милая. Поздравляю тебя, распорядись властью так, чтобы она принесла тебе радость. Но, прошу тебя, если тебе показали это письмо, помоги тому, кто сделает это. Скорее всего, письмо будет у Северина и его прелестной жены, но, может быть, коммуна уже будет принадлежать кому-то другому. Эти люди научили меня мудрости нашего бога, научили меня истинному удовольствию и истинной боли. Без них я не стала бы той, кто я есть. Они — часть того, что было мне ценно. Сохрани их, если тебе дорого то, чем была я. Выброси вещи, растрать деньги, сожги фотографии, но сбереги этих людей, и позже, когда мы встретимся в мире за пределами смертной Земли, я отблагодарю тебя. Тебе больно, Воображала, я знаю. Как мне жалко тебя, милая, но ты не должна умирать со мной. Живи и помни, что я люблю тебя, и что нет ничего слаще этой любви. Твоя с самого начала, Жадина.»

Сердце билось громко и сладостно. Эта капля ее присутствия в океане жизни, которая мне осталась, сделала меня счастливой. Я никогда не испытывала ничего подобного прежде, когда она была у меня. Чистая, рвущаяся из груди радость захлестнула меня, и мне захотелось кричать.

Я прижала письмо к себе, и Эмилия сказала:

— Разумеется, это принадлежит вам, ваше высочество.

— Даже императрице могут быть свойственны простые человеческие чувства, — засмеялся Северин. Я поняла, что он разговаривал со мной из чистого удовольствия. В любой момент он мог просто показать письмо, но вместо этого он вел неприятную беседу из желания проверить меня на прочность.

Сестра так никогда и не избавилась от пустоты, которую получила от них, но и не сдержала свое обещание больше никогда не ходить к этим чудовищным людям. Ее связи с другими идущими Путем Зверя были очевидны и мне, и Домициану, но мы старательно делали вид, что ничего не замечаем.

Сестра никогда не скрывала, что поклоняется темному лику нашего бога и никогда не вела образ жизни, который был хотя бы похож на тот, что вели другие принцепсы.

И эти люди, которые мне совершенно не нравились, были ей важны. Я должна была сделать это не для себя, а для нее.

Я должна была обезопасить их, и в то же время обезопасить мир от этих фанатиков. Идея пришла в мой возбужденный мозг сразу же.

— Вы поедете в наше поместье под Делминионом, — сказала я. — Никто не додумается искать преступников в летнем доме императрицы. Я велю управляющему покинуть поместье, скажу, что больше не хочу иметь с этим домом ничего общего, пусть приходит в запустение. Вокруг километры нашей земли и ни одной постройки, так что вы сможете насладиться обществом друг друга и чудесной иллирийской природой.

И это затворничество охранит мир от вас, подумала я.

— Но не смейте покидать дом. Если вас поймают и узнают, где вы прятались все это время, я не смогу оправдаться.