Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Не за себя, а за малыша. Я сама была в абсолютной безопасности, худшее, что могло случиться со мной, означало бы воссоединение с сестрой. Но я была ответственна и за ребенка, за маленькое существо, которое не могло себя защитить.

Поэтому мне нужно было играть свою роль хорошо и уметь ждать. Я закрыла глаза. Дверь за моей спиной распахнулась, и в этот момент моя рука соскользнула вниз.

— Моя императрица, — сказал Северин. — Зачем же вам так напрягаться? Неужели вы думаете, что вам угрожает опасность?

Я молчала, будучи абсолютно уверенной в том, что не смогу не впустить в свой голос долю презрения.

Нет, дурачок, подумала я. Опасность мне не угрожает. Опасность угрожает тебе.

Весь мой суеверный страх перед сумасшествием Аэция вдруг стал моей уверенностью и надеждой.

Эмилия и Северин подняли меня, я прикрыла глаза, и их лица, скрытые масками, были затуманены для меня.

— Не трогайте меня, — прошептала я.

— Кто же, кроме нас, поможет вам идти? — спросил Северин.

— Умоляю тебя, Северин, — сказала Эмилия. — Постарайся не быть столь мерзким хотя бы при высоких гостях.

— Дело в том, — вкрадчиво сказала она. — Что никто не знает о вашем присутствии здесь. Вы ведь не хотели себя выдать, правда? Если только ваш муж поймет, кого вы прятали здесь, что он сделает?

Увидишь, подумала я, о, ты увидишь. Но в ответ ей лишь покачала головой, я прекрасно помнила, что все движения сестры в таком состоянии были невпопад. Да и само ощущение рассогласования с реальностью и с собственным телом еще горело во мне.

— Прошу прощения, что оставили вас. Мы были так заняты приготовлением к самому главному событию века. И, воистину, иронично, что оно произойдет в вашем семейном гнездышке.

— Ты совершаешь типичную ошибку всех кинозлодеев, Северин, уймись.

Эмилия, впрочем, тоже получала удовольствие, я это видела. Конечно, кому еще из принцепсов удавалось увидеть императрицу в столь униженном состоянии. И пусть я не была даже в сотне величайших представителей нашего рода, а правила меньше полугода, за мной стояли тысячелетия безусловной власти.

Какое это, наверное, было сладкое удовольствие вести меня, словно пьяную и говорить мне вещи столь тайно издевательские, чтобы эта дерзость лишь будоражила, но не была окончательно утолена оскорблением или грубостью.

— Куда мы идем? — спросила я. Пришлось максимально предоставить им право управлять моим телом, я едва переставляла ноги, но Эмилия и Северин крепко удерживали меня.

— Узнавать последнюю правду, — сказал Северин.

Пафосный идиот, подумала я. Я подавила свое любопытство, потому что в состоянии, в котором я была еще час назад, мне явно не хотелось бы ничего знать.

Мне хотелось только быть, существовать, присутствовать.

— Вам, наверное, сейчас совершенно нелюбопытно, — сказал Северин. — Хотя мы все равно введем вас в курс дела. В противном же случае все будет обыденно, скучно и совершенно не интересно. Плачьте о судьбе вашей династии, моя милая!

Эмилия сказала:

— Пожалуйста, Северин.

Лестница, по которой они вели меня, ожидаемо быстро кончилась. Я услышала, как разговаривают остальные люди Зверя.

— Потому что, — сказал Северин. — Мы установим над Империей иную власть.

Он вдруг засмеялся, будто породил игру слов, достойную стать афоризмом.

— Иную власть, — повторил он. — Жаль, что вы сейчас совершенно не понимаете иронии, Октавия!

Эмилия сказала:

— Совершенно не жаль, это недостаточно хорошая шутка, чтобы приходить в себя ради нее, поверь.

— Ты разрушаешь мою самооценку.

Меня веселило общение Эмилии и Северина. Эти чудовищные люди, беспринципные и бессовестные злодеи, собиравшиеся, как минимум, убить меня, вели себя как наскучившие друг другу муж и жена. Как это было забавно, но я сдержала не только смех, но и улыбку.

А потом Северин ударил меня по щеке. Я открыла глаза, закусила губу, словно пыталась справиться с забытьем.

— Твое время прошло, милая, — сказал он. — Но я не откажу себе в удовольствии поговорить с тобой. Жаль, что твоя сестра мертва. С ней я бы позабавился, но ты, что поделаешь, совершенно не мой тип женщины, да и беременные меня никогда не возбуждали.

Эмилия сказала:

— Прошу прощения, Октавия. Северина вряд ли можно назвать приятным собеседником, и уж точно он не достоин и слова вам сказать. Мы делаем это не ради того, чтобы получить власть или унизить вас. Мне это не принесет удовольствия. Ваша семья сделала для Империи все. Все возможное. Настало время делать невозможные вещи. Вы идете Путем Человека, и вы не замараете себя убийством императора и жестокостью в подавлении восстаний. Вы, к сожалению, очень плохой политик. Мы изучили вас прежде, чем принять решение.

Я снова оказалась в гостиной, под ногами, теперь я это понимала, хрустели осколки чашек, маминых фигурок, скользили обрывки ткани. Я зажмурилась, думая, что сейчас обязательно проснусь.

Я понимала, что именно они хотят сделать, и в то же время не верила в это. Звучало так, словно они говорят, что перекрасят небо в иной цвет. Нарушат сами законы мироздания.

Впрочем, я вспомнила тошнотворную преграду между мной и миром. Сегодня границы действительно были нарушены.

Но страшно не стало, не стало, не стало. Хотя бы из гордости бояться было нельзя.

В темноте я слабо различала остальных. Они казались мне тенями, не людьми. Я не видела их лиц, но слышала голоса. Они расчищали пространство, отодвигали мебель. Северин и Эмилия держали меня крепко, но я не собиралась вырываться. Не сейчас. Вряд ли я могла бы, в моем состоянии, сбежать, тем более от двоих. Аэций сказал мне ждать, и я готова была ждать.

Да убегать, по сути, было и некуда.

Вспыхнул огонь, он разогнал тьму, хотя и не полностью. Я увидела факел, а на нем — промасленные обрывки маминого платья, я узнала их по исчезавшему в пламени кружеву. Даже огонь существовал здесь по совсем иным правилам, чем в реальности. Он дрожал трусливо и тускло, вился низко, словно что-то не давало ему разгореться. Я увидела Кошку, она рассматривала что-то с факелом в центре гостиной, в расчищенном от изуродованной мебели и осколков пространстве. Наконец, Кошка нашла то, что искала — пробитую в полу неровную дыру. Она втиснула туда факел, и от него распустился крохотный бутон света. Пространство в центре было огорожено некоторой геометрической фигурой нарисованной мелом и обведенной кровью, так что получилась мерзкая, розово-красная субстанция. К простым фигурам эта не относилась никоим образом — сложный многоугольник, неровный и скошенный каким-то странным образом, словно это было извивающееся живое существо, замершее в самый неожиданный момент.

Мне стало неприятно, но я заставила себя не отводить взгляд. Остальные люди Зверя мелькали во тьме, наверное, чертили еще что-то, я слышала, как скрипит мел, и как плещется где-то жидкость. Кровь.