Светлана Белл - Крылатый лев [СИ]

— Ой, Лион! — вдруг вскрикнула Вишня, и у меня зашлось сердце — неужели уродливая тварь все-таки дотянулась до нее? Я рванулся туда, едва не полетев вниз, и тут заметил, что Вишня заглядывает в большое дупло с острыми краями.

— Мы спрячемся, переждем до утра! — Вишня торжествовала.

Подтянувшись на крепкой ветке, я посмотрел в густую опасную черноту. Это могло быть спасением. Но если дерево трухлявое, мы рухнем вниз. Тогда болотища мигом раздерут кору, выковыряют нас, как изюм из булки. И будет у них новое блюдо: «Людишки в древесном соусе».

Ничего этого я Вишне, конечно, не сказал. Только шепнул: «Скажи Альке, чтоб подсветила…» Облачная Белка отреагировала мгновенно, тускло вспыхнула и отважно нырнула в непроглядную мглу.

— Я заберусь первым и подам тебе руку, — сказал я Вишне. Глянул в дупло — не поверил своим глазам. Вниз вела лестница — и не какие-нибудь расшатанные занозистые ступени, а добротно сваренные и надежно закрепленные металлические перемычки. Она походила на спортивные стенки, крепко прикрученные в школьном зале. Лестница поблескивала серебром и манила.

Лицо Вишни просветлело:

— Вот чудо! Пойдем скорее!

— Подожди… — замялся я. — А если… — но вспомнил звук клацающих челюстей и тут же махнул рукой. — Ладно, пойдем.

Мы спускались долго, очень долго, будто шли вниз великанской трубы. Я шагал первым, за мной — Вишня, Белка светила нам, изображая ночник. Саднили ободранные в схватке ладони, неизвестность железным кольцом сжимала голову. Но лучше уж оказаться в тайном подземелье, чем в гнилой пасти болотища. И, где бы мы ни были, у меня есть меч. Есть меч.

Не знаю, сколько прошло времени, когда по глазам, приспособившимся к размытым сумеркам, больно ударил поток сочного желтого света. Я спрыгнул с последней ступеньки, подал Вишне руку и с изумлением увидел, что мы находимся в просторном круглом зале, озаренном огнями сотен свечей в золотых канделябрах, что отражались в многочисленных зеркалах.

И я бы восхитился, как маленький мальчик, попавший в чудо! Да только вот лестница, по которой мы спускались, щелкнула, сложилась и исчезла, будто ее и не было. Щелк — и захлопнулся люк, да так, что в высоком сводчатом потолке с лепниной (откуда только он взялся, потолок?) не осталось никакой щели.

Вишня тоже не ликовала — она пыталась запахнуть помятый, пыльный, разодранный в ошметки синий плащ и, наконец, удрученно махнув рукой, намотала вокруг пояса длинный клетчатый шарф. Ее косы растрепались, щеки раскраснелись, но мне она нравилась такой, какая есть. И с каждой минутой — все больше.

Чтобы прогнать ненужные мысли, я тряхнул головой и громко сказал:

— Интересно, куда мы попали? На карте, вроде бы, не было этого места. Может, это подземелье гномов?

— Я думала, что гномы в подземельях добывают руду и алмазы, а не танцуют вальсы… — пробормотала Вишня, стараясь не глядеть в многочисленные зеркала, где хмурилось вовсе не парадное ее отражение. Я, конечно, тоже был перепачкан и встрепан, как бродячий кот. Волосы, и без того взлохмаченные, вздыбились, и я стряхнул с них сухие листья. Лицо было расцарапано, руки — ободраны, одним словом — тот еще герой.

— Не так важно, чей этот зал. Главное, что сделали его разумные существа, а не тупые болотища, — заметил я. — Свечи не оплыли — значит, зажгли их недавно. Пойдем, поищем хозяев. Вдруг нас не выгонят и даже накормят.

— Ты можешь думать о еде? — вскинула брови Вишня.

— Конечно, — не смутился я. — Раз мы сами не стали едой, то почему бы о ней не подумать?

Вишня сумрачно промолчала, плотнее подтянув клетчатый шарф.

Осторожно ступая по сияющему скользкому паркету, мы с изумлением разглядывали стены, обитые желтым шелком с вышивкой в виде крошечных розовых тюльпанов, любовались витиеватой лепниной на потолке и пухлыми ангелочками с бессмысленными пустыми глазами. Мы не видели такой красоты — в нашем городе даже торговцы жили попроще. Высокие окна прикрывали тяжелые золотые портьеры с пышными коричневыми кистями.

— Интересно, что за ними? — обернулась ко мне Вишня и не раздумывая раздвинула занавеску.

Но за глянцевыми рамами ничего не было видно — все застилал плотный сливочно-белый туман.

— Странно… — проговорил я — и схватил Вишню за руку, затянул за портьеру. Потому что зал начал наполняться людьми.

Дамы с высокими, как паруса, прическами, в платьях, похожих на перевернутые бутоны роз, и кавалеры во фраках неслышно выплеснулись из бесшумных дверей и элегантно заскользили по залу. Лица неведомых танцоров скрывались за одинаковыми черными маскарадными масками.

Полилась музыка — звонкая, но простая, будто кто-то отстукивал незамысловатую мелодию на металлофоне.

— Вот это да! — восхитилась Вишня, выглядывая из-за портьеры. — Я про такие балы только в книжках читала.

В Светлом городе праздники были шумными, пляски — немудреными, наряды — практичными. Зато лица мы никогда не прятали за масками! И, честно говоря, наши танцы, посвященные прибытию цветных облаков, были куда веселее. Лучше уж пойти вприсядку, как мог, войдя в раж, мой отец, или отбить чечетку — так умел Грон (эх, Грон!). А церемонные поклоны, приседания и повороты мне были не по вкусу — разве что Пиона Прекрасная чувствовала бы себя здесь как рыба в воде.

С горечью я подумал о Крылатом Льве — пока не найду его, не будет у меня праздника! Но безумная тревога таяла под пылающими свечами. После жуткого леса мы оказались в тепле, красоте и уюте. Здесь нет ни болотищ, ни жутких бабочек, ни Колдуна. Так почему бы не позволить себе кусочек радости?

— Слушай, Вишня, хочешь потанцевать? — решился я. Еще пару дней назад мне бы это и в голову не пришло, ведь я воспринимал ее как сестренку или просто товарища. А с «просто товарищем» какие танцы?

Вишня посмотрела на меня, будто впервые увидела. С тоской глянула на свои перепачканные бриджи, на клетчатый шарф, прикрывающий дырку на синем плаще.

— Ты что… Вот так?

Но я видел, что она обрадовалась, улыбнулась, поправила косички. Заиграла новая музыка (не то вальс, не то скрежет с претензией на гармонию), я поклонился Вишне, за церемонностью скрывая смущение, и она, зарумянившись, кивнула в ответ. Белка, превратившись в алый туман, скользнула ей в капюшон. Я обнял Вишню за талию, и мы заскользили по паркету, не глядя на таинственных людей в черных блестящих масках.

Это было абсолютным безумием — танцевать после двух страшных ночей, схватки с Колдуном, битвы с болотищами. Танцевать перепачканными, в изодранных одеждах, нежно сжимая окровавленные, исцарапанные ладони. Танцевать, когда вокруг кружат то ли люди, то ли куклы, то ли призраки.

Но тогда я видел только Вишню, ощущал тепло ее ладони, слушал, как бьется сердце, и погружался в какое-то новое, сильное, неведомое чувство. По краешку сознания скользнуло далекое воспоминание о Пионе — и тут же растворилось в тяжелых туманных зеркалах. Что мне эта кукла Пиона, когда рядом такая живая, простая и милая девчонка?