Вероника Батхен - Сказки старого зоопарка [СИ]

Шел себе по аллеям мамонт, поглядывал по сторонам, крутил хоботом, щурился. Скидывал засовы, вырывал замки из дверей, бил стекла. Доставал наружу замерзших нахохлившихся скворцов, верещащих попугаев, закоченелых белок, дрожащих феньков и енотов — и аккуратно усаживал к себе на спину, в теплую густую шерсть. В Сибири мамонт привык и не к таким морозам, рыжий мех хорошо согревал. Придя в себя скворцы тут же принялись за работу — начали вычищать насекомых и скопившийся сор. Белки заскакали по ушам и бокам, затеяли горелки и салочки. Кошка Манька (без нее конечно же не обошлось) устроилась на макушке у мамонта вместе со своим волчонком — вылизывала дитя и гордо мурлыкала, поглядывая на мир сверху вниз.

Зверей и птиц в зоопарке жило немало, но и мамонт вырос большой-пребольшой — настоящий Васин ковчег, как пошутил Рувим Есич. Места хватило на всех, спасенные вели себя прилично, не ссорились и не пытались сожрать друг дружку. Полтора дня мамонт грел мелюзгу своим телом, потом котел починили, электричество подключили, клетки восстановили, мороз спал и жизнь пошла своим чередом. Спасенных рассадили по своим местам — почти всех.

Семейство белок отказалось покидать такое уютное, теплое и пушистое дерево. Они свили гнезда на широкой спине, расплодились, размножились, подружились с воробьями и устроились лучше некуда. Самому мамонту новые соседи тоже понравились — он делился с мелюзгой фруктами, устраивал горку из хобота и качели из бивня, осторожненько дул на бельчат, устраивая им ураган, и тихонько фыркал от удовольствия, когда мамаша-белка вычищала сор из подмышек и местечек подле ушей. Аттракцион «Вася и его друзья» стал одним из любимейших в зоопарке, про него даже сняли документальный фильм. Про открытки и говорить нечего — хитрые мордочки белок на фоне огромной мамонтовой башки выглядели прелестно. Всякий раз проходя мимо облепленного посетителями мамонтятника, Рувим Есич довольно улыбался и бурчал под нос что-то неочевидное — старика радовала эта история. Вася тоже был счастлив — насколько может быть счастлив единственный в мире мамонт. Впрочем, в Сибири почитай каждый год вымывает глыбы сероватого льда тысячелетней давности. Может и повезет?

…Дважды в год мамонтятник навещает рыжеволосый сутуловатый мужчина в дорогом отлично сшитом костюме. Он бесстрашно подходит к самому краю рва и часами стоит, протянув зверю свежее яблоко. Иногда Вася делает вид, будто не замечает гостя, иногда приближается, осторожно берет хоботом угощение — и бросает в зеленоватую мутную воду рва. Мужчина удаляется, сгорбив широкие плечи — чтобы снова прийти и часами стоять с бесполезным яблоком в занемевшей усталой руке. Он надеется — однажды мамонт его простит.

Младенческий плач доносился из волчьей клетки. Зоопарк давно закрылся, освещение отключили, только ветер гонял опавшие листья по мокрым дорожкам, да круглая луна проглядывала сквозь клочки облаков. У Рувим Есича по спине пробежала струйка холодного пота.

Руководитель кружка юннатов до позднего вечера возился с отчетной стенгазетой по случаю годовщины революции и с некоторым неудовольствием предвкушал пеший маршрут до дома, остывшие макароны с жирной котлетой и укоризненный взгляд вдовой сестры, которая вела хозяйство старого холостяка. Никаких младенцев в его планах не намечалось… и вот, кто-то басовито и недовольно орал из клетки, заглушая скулеж волчат и заливистый вой их матери Ракши.

Прошептав что-то похожее на «шум и срам», Рувим Есич помчался за сторожем — у Палыча был и ключ и хороший фонарь. В электрическом свете явное сделалось очевидным — на соломенной подстилке дрыгал пухлыми ножками младенец мужеска пола, рядом ползали и пищали полуслепые волчата. Рувим Есич остался у клетки, пытаясь привлечь внимание волчицы, Палыч поспешил за багром и крюком.

Сторож опоздал.

Когда он громыхая железом подбежал к волчьему логову, луна зашла за тучи. И никакого ребенка в клетке больше не плакало — пятеро совершенно одинаковых с виду волчат мирно сосали материнское молоко.

Если бы Рувим Есич оказался у клетки один, то, пожалуй, решил бы, что повредился в рассудке. Но младенца видел и сторож, абсолютно трезвый в тот вечер. Чудеса… а вот с докладом лучше повременить, иначе и вправду лишат премии или отправят в незаслуженный отпуск.

Утром клетка выглядела совершенно нормально — волчата пищали в логове, Ракша вылезла за куском мяса, зыркнула на людей и скрылась. У Рувим Есича не осталось повода для тревоги. Впрочем, меры он принял — ежедневно кто-нибудь из юннатов приносил ему письменный отчет о детенышах Canis lupus.

С месяц дела семьи обстояли вполне благополучно. А затем дежурные один за другим стали докладывать — волчонок «пятый» крупней и слабее прочих, волчонок «пятый» не ест сырое мясо, волчонок «пятый» не играет с остальными детенышами и мать не вылизывает его. Ничтоже сумняшеся Рувим Есич сам установил дежурство — и дождался ответа.

В ночь январского полнолуния руководитель кружка юннатов своими глазами увидел — в волчьей клетке прямо на соломе поодаль от волчат сидит и скулит голый мальчишка лет двух-трех на вид. По уму следовало бы выдернуть из теплой постели директора зоопарка, составить протокол изъятия и так далее. И отправить волчьего выкормыша в бокс детской больницы, откуда его скорее всего заберут товарищи ученые — для опытов пригодится…

У Рувим Есича не было своих детей, вдовая сестра его, покалеченная войной, дважды теряла плод. А щенок походил мастью на витебскую родню — черноглазый и смуглый, с жесткими волосами цвета воронова крыла. Бесстрашно распахнув дверь, Рувим Есич вошел в клетку, подхватил мальчика на руки и вышел спиной вперед, стараясь не выпускать из виду рычащую волчицу. Есть!

На ощупь мальчишка оказался горячим, словно у него был жар. И пах не как ребенок — мясом, пылью и псиной.

Впрочем, горячая ванна, детское мыло и хвойный настой исправили положение. Говорить малыш не умел, смеяться и плакать тоже. А вот кусался не хуже волка, чуть не оттяпав палец приемной матери. Без лишних церемоний Рувим Есич объяснил сестре, кого он притащил посреди ночи. Озверелая от бездетности женщина разрыдалась. И преображение малыша в лобастого перепуганного щенка не напугало ее. Наш мальчик! Вырастим как сумеем.

Назвали ребенка Зеев в честь прадеда. Первые месяцы ушли на жесткую дрессировку — не слушая мольбы сестры, Рувим Есич держал щенка на привязи, кормил с рук и выводил погулять лишь глухой ночью. И разговаривал с ним часами, повторяя простые слова человеческой речи. Сестра купала ребенка, расчесывала его, укрывала байковым одеялом, пела старые прадедовские колыбельные, ставшие прахом вместе с семьей — утирала слезы и пела. Через два месяца волчонок сказал «папа» и «мама». Через полгода спал на постели, пользовался ватерклозетом и ел суп из тарелки ложкой. Через год перестал грызть книжки и повадился их читать. Выглядел он уже восьмилеткой — пора в школу. Метрика стоила золотых часов с репетиром, с пожилой директрисой сестра договорилась сама.