Ева Фёллер - Потайная дверь [litres]

Джерри выглядел немного усталым, когда сошёл с облучка и поклонился мне. Когда он откинул для меня ступеньку, чтобы я могла подняться в экипаж, мне пришло в голову, что я вполне могла бы дать ему чаевые, тем более что позади у него уже был долгий рабочий день.

– Вот, пока я не забыла, – я сунула ему в руку золотую монету.

– На что это? – озадаченно спросил он.

– Это тебе.

– Но у меня же нет никаких расходов.

– Это не на возмещение трат, а просто маленький подарок.

Он покраснел до ушей и сглотнул.

– Это слишком щедро, миледи.

С запяток экипажа послышался кашель. Жако, грум, смотрел оттуда жадными глазами. Мне пришлось дать что-то и ему, но не так много – всего лишь серебряную гинею. В конце концов, он всего лишь катался сзади, ничего не делая, да ещё и пялился вслед каждой женщине, какую увидит на краю дороги. С ним не следовало перебарщивать.

– Тебе ведь тоже полагается свободное время после работы? – сочувственно спросила я Джерри, когда он помогал мне подняться в экипаж.

– Конечно. После захода солнца я иду домой – если, конечно, мои услуги больше не нужны.

Это звучало беззаботно, но я всё равно считала, что после такого длинного рабочего дня ему давно пора быть дома.

Я опять упустила из виду, что в этом веке ещё не было распорядка рабочего времени, не говоря уже о законно установленном восьмичасовом рабочем дне. И профсоюзы ещё только предстояло изобрести. Правда, я вспомнила, что в этом столетии уже были восстания рабочих. Или ещё только будут, смотря что считать восстанием. Разве не было бунтов даже в этом году? Я разозлилась на себя за то, что перед нашим отправлением сюда, в 1813 год, не навела справки об этом времени, чтобы лучше держать в голове все даты и факты вместо того, чтобы запоминать лишние детали, например что такое ретикюль или из чего делают зубной порошок.

Правда, я знала кое-что о человеке, которого собиралась сейчас посетить. В конце концов, мы с Себастьяно несколько дней назад спасли ему жизнь и сберегли от огня его картины.

И теперь выходило так, что он тоже играл роль в нашем новом задании, хотя оно ещё таилось в полной неизвестности. Я чётко увидела перед своим внутренним взором слова, которые Хосе написал в своей записке: « Не упускать из виду: мистер Стивенсон и мистер Тёрнер».

Джерри стоял перед распахнутой дверцей экипажа:

– Куда поедем, миледи?

– К мистеру Тёрнеру, художнику.

– Там, где вы и милорд тушили пожар?

– Совершенно верно.

– У вас какие-то особенные намерения?

– Нет, я просто хотела узнать, как его делишки. – Преобразователь сделал из этого: «Я лишь хотела осведомиться о его самочувствии» . Этот изящный перевод заставил меня вскрикнуть: – Ну обалдеть! – Что, в свою очередь, было превращено в « Ах!».

К счастью, Джерри больше не задавал вопросов.

Когда мы приехали на Харлей-стрит, уже смеркалось, и туман погрузил улицу в зловещую колеблющуюся дымку. По дороге сюда мы уже видели первых фонарщиков, которые старательно зажигали один фонарь за другим при помощи длинной штанги, однако мутный свет едва проницал сквозь плотные клубы тумана. Лишь вдоль главных роскошных улиц уже были установлены газовые светильники, которые хотя и горели ярче, чем масляные лампы, но, несмотря на это, создавали лишь размытые световые пятна в мутном супе сумерек.

Джерри остался сидеть на облучке, когда я торопливо прошла к двери мимо двух коварно улыбающихся сфинксов и постучала в дверь колотушкой – и тут же ещё раз, посильнее. Я не могла выжидать здесь долго, иначе не поспею к ужину. Я уже хотела постучать в третий раз, как дверь распахнулась. Передо мной стоял старый отец мистера Тёрнера. На нём был всё тот же халат и те же домашние туфли большого размера, что и в прошлый раз. Он удивлённо таращился на меня.

– Уилл! – крикнул он. – Иди скорее сюда! Та странная белокурая девушка пришла!

Позади него возникла миссис Теккерей, экономка.

– Вам не следует подходить к открытой двери, сэр, – строго сказала она. – В вечернем воздухе вы можете простудиться. Ваши бронхи ещё не отошли после пожара, вы же знаете.

Потом она взглянула на меня и широко раскрыла глаза:

– Какими судьбами… – Она запнулась и крикнула через плечо: – Мистер Тёрнер! Та белокурая девушка!

Мне показалось, что я попала в сюрреалистический фильм. У меня за спиной колыхался туман, передо мной был холл, слабо освещённый свечой, а в проёме раскрытой двери, чётко очерченный, будто вырезанный ножницами, силуэт мистера Тёрнера-старшего в его огромных комнатных тапках и экономка, которая смотрела на меня так, будто я была из инопланетных Чужих. Потом по лестнице спустился мужчина, которого я пришла навестить (вернее: не упускать из виду, не знаю уж, что это могло значить). С его появлением вся сцена стала ещё запутанней, если это только было возможно, потому что он держал в руке кисть, с которой капала краска, а в другой руке – незавершённую картину. Она была не очень велика, а свет горел неярко, однако личность, изображённую на картине, я всё-таки узнала – то была я сама.

Мистер Тёрнер уставился на меня как на привидение.

– Я знал, что вы вернётесь, мисс Фоскери. – Он повернулся к экономке: – Пожалуйста, принесите для нашей гостьи чашку чая в салон, миссис Теккерей. И проводите отца в постель.

Миссис Теккерей что-то пробурчала себе под нос, из её бормотания я различила лишь слова « дурное предвестие» и « определённо, ведьма», но она удалилась, не высказывая возражений, и увела с собой старого мистера Тёрнера.

– Идёмте, – пригласил меня художник.

Я последовала за ним через холл, в котором всё ещё чувствовался запах дыма, хотя подпалённые панели и закопчённые обои были уже ободраны и всё было приготовлено для ремонта; вдоль высоких стен стояли леса, и повсюду лежали строительные инструменты.

Мистер Тёрнер привёл меня в библиотеку, похожую на нашу (я уже привыкла к роскоши, а ведь пора было отвыкать от дворца на Гросвенор-сквер как нашей собственности), только здесь висело больше картин. Разумеется, все они принадлежали кисти мистера Тёрнера.

Он поставил свежую работу на мольберт и пригласил меня сесть, однако я была слишком зачарована картиной. Он написал её в своём характерном стиле, то есть немножко размыто, с плавными очертаниями, однако моё лицо было хорошо узнаваемо. Оно застыло в испуге. Я распахнула глаза от ужаса, подняла ладони, загораживаясь. Я невольно похолодела, глядя на своё изображение. Как будто я смотрелась в зеркало, которое показывало мои самые сокровенные чувства. Вероятно, в этот момент я выглядела так же, как на картине.

Однако чувствам было куда нарастать, поскольку я тут же заметила, что картина на мольберте оказалась не единственным моим портретом в библиотеке. Было ещё три полки, на которых стояли мои портреты, они ещё не просохли, и на каждом из них я выглядела так, будто бежала от убийцы. На последнем я оглядывалась через плечо, открыв рот в беззвучном крике.