Сергей Барк - Серый [СИ]

— Посты?

— Кое-где уже выставлены, но мы знаем где. Слушаем. С патрулями сложнее. Их нужно избегать, поэтому и кружим так долго. Правда, наш новый друг осчастливил нас программкой и водила сейчас видит все точки патрульных машин на экране…

Речь зашла обо мне, и я поднял голову. Дитер сосредоточил на мне немигающий взгляд. Я потупился, пока Цорм продолжал говорить:

— …помнишь Зереба? Так вот он-то нас и везёт. Сказал, что за баранку сядет только он, или мне придётся его пристрелить. Ему не терпится увидеть тебя снова. Да и тем нашим, кто остался с прежних времён. Правда, встретимся повечеру.

Дитер ничего не ответил, и разговор затух — мы всё ещё были под прицелом невидимых преследователей, и где будем встречать вечер, оставалось под вопросом.

Грузовик качнуло в очередной раз, скрипнули тормоза.

— На месте, — объявил Цорм, поднимаясь со своего места первым.

Альфа привычно забросил руку в основание шеи, разминая затёкшие плечи. Покривился, как делал это всегда, с поводом и без, выбираясь наружу.

Я оказался на земле одним из первых и отступил в сторону. Машина привезла нас в амбар, служивший когда-то то ли цехом завода, то ли складом для крупных грузов. Две стены частично опоясывал второй уровень, заваленный хламом: деревянные и металлические ящики, сетки для транспортировки, прогнившие балки и железяки. Такого добра хватало и внизу, оно было свалено кучами у стен, поднимаясь до грязных окон.

— Вот мы и дома, — Цорм растопырил руки, повернувшись к Дитеру.

Кривая скрытая щетиной улыбка исказила черты, сделав его на миг жалким огородным чучелом. Сходство усиливала потрёпанная куртка, выцветшая и дырявая, надетая поверх когда-то синего, а теперь грязно-серого комбинезона, слишком большого для отощавшего в последние годы альфы. Мешковатые штанины давно таскались по полу, от чего отстроченные намертво задники истерлись, волочась нитками по земле.

Дитер не спеша обвёл помещение взглядом, затем прошёл вглубь. Остальные, в том числе и я, следовали по пятам. Ангар уходил влево смежной пристройкой.

— Здесь у нас место сбора, — на ходу объяснял Цорм, как только взгляду открылась более скромная по размеру комната.

Посредине стоял прямоугольный стол, стулья и тюки для сидения беспорядочно громоздились вокруг. Взгляд выхватил баскетбольный мяч. Кольцо было приделано тут же к стене. Старые разбитые автоматы у противоположной перегородки; рядом кофемашина, которой поспешил похвастаться Цорм, видимо, ещё рабочая…

— Только кофе нет. Надо бы раздобыть.

Пара протёртых диванов в глубине справа. Вокруг разорванные старые журналы, несметная батарея бутылок; запах спиртного и окурков, фонивших не менее ярко, основательно пропитал воздух. Они заполняли пустые склянки, собравшиеся в невероятную коллекцию, раз уж выносить мусор никто не собирался.

Отвратительное зрелище, по сравнению с которым моя жалкая комнатушка, четыре на пять, казалась уютной норой.

Спустя долгую паузу Дитер прошёл дальше, поднял с пола завалившийся набок стул и сел за стол, сложив перед собой руки треугольником. Цорм и остальные поспешили следом, расселись вокруг, в ожидании вытаращившись на альфу. Я не стал приближаться, отойдя к окну, как можно тише, и оказываясь у альфы за спиной.

Рядом дырою зиял дверной проём, за которым была кухня. Вид её мало чем отличался от остальной обстановки. Добавилась немытая посуда, состоящая, по большей части, из не раз горевших кастрюль и сковородок. Черепки, напоминавшие о тарелках, щедро усеивали углы. Похоже, здесь пользовались металлическими и пластиковыми мисками. Протухшими объедками тянуло за километр.

Я отвернулся, уставившись в окно. Сквозь пыльный в потёках квадрат просматривался внутренний двор. К амбару примыкала постройка пониже, ломавшаяся перпендикуляром; её краем вполне могла оказаться эта самая комната, где мы застряли. С третьей стороны двор закрывал высокий забор, увитый колючей проволокой. В стороне лежали резиновые шины, рядом поднимались разломанные брусья и турник, дальше осела приличная гора развезённого песка.

Пока я осматривался, Дитер закурил. За ним и остальные. Первый его вопрос был про то, почему мы в этой дыре.

— Так… — начал Цорм слегка озадаченно, — а где же нам быть? Тебя как заморозили, так сразу начались разборки за территорию. Тяжело нам пришлось, многие отправились на тот свет. Года два-три спустя оживилось правительство. Тиратия получила право самосуда на месте. А мы и так были побиты, пришлось залечь. Ты на меня так не смотри, — нахмурился Цорм. — Тогда все заткнулись, зализывая раны, не мы одни. Откуда ж нам было знать, что законники, гори они вечным пламенем, так быстро сумеют поставить город на колени. Сразу линчевали где-то треть, всех, кого сумели поймать. Верно я говорю, Зереб?

Водитель-бета кивнул, хмуро глядя в пол, будто события далёких дней вставали перед его глазами.

— Остальные сидели тихо, думали что делать. Порядки поменялись сурово, утыкали всё сплошь камерами. Районы мы оставили почти сразу, чтобы наших не подставлять. Бывало они и до семей докапывались. Лет шесть спустя по городу прокатилась волна митингов и демонстраций. Без разрешения, конечно. Разрешения на публичные выступления и свободу слова уже не давали. Тираты выгрузились из военных грузовиков, забросали протестующих против драконовских мер газом, глуханули световыми гранатами, и пока люди валялись в бессознанке, обошли дубинками так, что едва ли кто ушёл с целыми костями. Понятное дело, все ещё больше возмутились. Народ вывалил на улицу с забастовками. Мы подключились. Восстание, не восстание, но и тират прилично потрепало. Хоронили тогда дня четыре. После того мы свалили ещё подальше, — Цорм раздавил окурок о смятую алюминиевую банку и закурил новую. — Здесь раньше была промзона. Пропуска, шлагбаумы, досмотры — полный фарш. После той разборки цеха опустели. Конеш, они ж всех в основном работяг тогда и постреляли. Кризис начался. В общем, хоромы остались невостребованные и мы заняли этот квадрат…

Цорм перечислял названия банд, старых и новых, и где те осели. Я попутно отмечал места на карте в голове, размышляя над ураганами, чуть не оставившими от Грейштадта руины.

Это было страшное время.

Мне исполнилось восемнадцать, когда выступления переросли в бунты, разжигая возмущение подавленных и угнетённых людей. Начиналось всё не так уж и страшно. Когда поймали Дитера, державшего в страхе всех, включая власти, по телику объявили, что, благодаря работе тиратов, город может вздохнуть свободно. Потом, под лозунгом «безопасность и защищённость», законников наделили невиданными полномочиями. С тех пор любой, носящий на груди серебристую букву «Т», мог остановить прохожего, допросить и досмотреть без объяснения причины. После покатились аресты — и наконец тираты получили право выносить приговор и приводить его в исполнение немедленно, не отчитываясь ни перед кем, хотя горожанам говорили, что вся система безотлагательного суда под строгим контролем. Все промолчали, мучаясь от банд, стрелявших друг в друга средь бела дня, стоило Дитеру сесть. А когда всё успокоилось, было слишком поздно. Новые законы никто отменять не собирался. Люди стали бояться бандитов на чёрных машинах с пугающей буквой и наглухо тонированными стёклами.