Сергей Барк - Каста [СИ]

— Я тебя обыскался, — с облегчением выдохнул Виро. — Почему ты не на празднике?

Обращаться к омеге вот так было непривычно. Слишком долго они молчали друг с другом. Слишком разными казались, будто и язык, на котором они говорили, был разный.

— Шумно, — отозвался Хюрем. — Зачем ты меня искал?

— Тебя ищет Лето. Я обещал посмотреть.

Хюрем не торопился отвечать, заставляя Виро нервничать.

— То есть тебя не беспокоит, что твой муж в день свадьбы ищет другого омегу?

Слышать такие слова было бы неприятно любому. Было неприятно и Виро, но он уже отказался от мысли, что Лето принадлежит ему.

— Вы истинные, — твёрдо произнёс Виро. — Я не стану мешать. Прошу только соблюдать приличия, — Виро действительно просил, зная, насколько непредсказуем Хюрем. — Я не хочу, чтобы страдали родители, — добавил он, отвернувшись.

Перед ним расстилалась тьма долины и обрыв. Ветер приятно холодил согретые откровенностью щёки. Говорить о личном, тем более с Хюремом, Виро совсем не хотелось, но разве у него был выбор, если отныне их жизни связаны?

— Милостивое решение, — произнёс Хюрем, делая несколько шагов в размышлении.

— Как и твоё, — Виро чувствовал всколыхнувшееся волнение, но отважился сказать то, что хотел.

Увидев, как Хюрем развернулся и посмотрел в его сторону, Виро произнес: — Спасибо, — благодаря за ногу, и Хюрем это понял.

Омег разделяла всего пара шагов, и светившая за спиной Виро луна освещала Хюрема с ясностью, дававшей возможность различить промелькнувшие в голове мысли, когда бы те отразились на лице. Но то ли таких не последовало, то ли Хюрем не уступал субедарам в умении держать при себе чувства.

Хюрем ничего не ответил. И Виро понял: прожди он следующую тысячу лет, омега не проронит ни слова.

В ту ночь, когда щенок пригрозил нажаловаться папаше, Хюрем сломал неправильно сросшиеся кости. Сделал он это не за тем, чтобы помочь — как раз наоборот, он был предельно честен в своём желании причинить боль. Недоносок начал сам, решив угрожать, а большего вреда, чем уже был нанесён ноге, Хюрем причинять и не собирался, довольствуясь физическим страданием, чтобы преподать урок послушания.

Кое-что изменилось, когда в ту ночь Хюрем застал мальчишку на обрыве. Тот пытался покончить с жизнью, но не довёл дело до конца. Со стороны это могло показаться слабостью, но глаза Хюрема видели не только жалкую плоть. Трусость, слабосилие и малодушие были хорошо известны Хюрему, но маленький вихрь, крутившийся в груди Виро, не походил на низменные эмоции, виденные омегой бесчисленное множество раз. Однако, Хюрем узнал одолевшее Виро чувство. Не так уж часто доводилось ему сталкиваться с подобным, и всё же спутать жертвенность нельзя было ни с чем иным. Самопожертвование отвратило Виро от края обрыва в ту ночь.

Догадаться о том, кому посвящалось одно из высших переживаний, доступных человеку, не составило труда — у Виро были только родители. Наверняка он считал, что подвёл их. Хромота и смерть Толедо, а ещё муж, отыскавший истинного. Только что прозвучавшая просьба Виро, касавшаяся отцов, подтвердила подозрения Хюрема.

После той ночи Хюрем решил, что не было ничего особенного в том, чтобы попрактиковать на мальчишке собственные навыки врачевания. Он добился успеха и, в качестве награды щенку, решил подарить один почти счастливый день.

Но день подошел к концу.

Наступила ночь — время Хюрема.

— Как думаешь, — спросил вдруг Хюрем, — почему ты не разбился, когда упал с обрыва?

Виро, не готовый к таким воспоминаниям, вздрогнул. Ветер просвистел в ушах, и он вдруг понял, как близко стоит к обрыву. Жадная пасть никогда не закрывалась, распахнувшись прямо за его спиной.

— Я… — попытался ответить Виро, но в горле его пересохло, — я не знаю.

— Но о чём-то ты должен был думать? — Хюрем не двинулся с места, но Виро показалось, что он приблизился ещё на один шаг.

Отступать было некуда.

— Я думал… думал, судьба даёт мне шанс.

— Шанс? — протянул Хюрем, посмотрев поверх головы Виро, словно вышел на мгновенье из пространства, занимаемого телом. — Шанс, — выдохнул он, прикрыл глаза, словно моргая, но очень и очень долго.

— И тебе нужен этот шанс? — спросил он не своим голосом.

Виро пробрала дрожь, прошибла до костей. Ему стало не на шутку страшно, ведь сегодня он поверил, что, может быть, возможно жить и радовать родителей. Завести детей и любить их.

— Нужен! — задохнувшись, ответил Виро; взгляд его был твёрд, пусть тело содрогалось от лихорадочного трепета.

— Пусть будет так, — произнёс Хюрем, словно жрец, дающий обещания от лица божественной силы.

И толкнул.

Толкнул Виро в грудь одним-единственным ударом такой силы, что омега разом лишился опоры, а когда собирался почувствовать удар о землю, понял, что земли больше не было. Тело набирало ход, падая всё быстрее. В ушах зашумел ветер, звёзды, мелькнувшие на миг, погасли, их съела тьма.

Сердце замерло в груди от осознания, что пропасть всё же добралась до него своими хищными клыками, впилась наконец в его пока живое мясо, но уже ни за что не отпустит. Как много раз Виро снилось, что он падает и вот теперь это происходило на самом деле.

Хюрем остался на обрыве один.

Мидаре повсюду искал Хюрема. Омега должен был быть среди присутствующих, и его во что бы то ни стало следовало отыскать. В руках Мидаре сжимал две чаши, одна из которых в этот вечер окажется для Хюрема последней.

— Хюрем! — окликнул Мидаре, наконец завидя жертву и подготовив повод заранее. — Тот услышал, несмотря на шум и музыку, и направился в сторону позвавшего. — Ты не видел Виро?

Прислужник огляделся и пожал плечами, не имея, должно быть, понятия, где находится молодой господин.

— Ладно, отыщу сам, — быстро отмахнулся тот. — Знаешь, Хюрем, я много думал обо всём случившемся, и решил, что стоит попытаться оставить прошлое в прошлом, — выстрелив давно обдуманными фразами, Мидаре протянул Хюрему чашу, наблюдая, как тот, пойманный движением, опускает взгляд к предложенному напитку.

— Я счастлив за Виро и не хочу думать ни о чём другом, — с этими словами Дорто буквально всучил вино в руки Хюрема. — Выпьем — «за примирение», — собирался закончить он, но так и не выдавил слов, ощущая невероятное напряжение.

Резко пригубив вино, Мидаре глотнул, а когда отнял край сосуда от уст, обнаружил, что Хюрем так и не пошевелился. Волевым усилием подавив растерянность, он растянул улыбку и произнёс:

— Я… предлагаю выпить за примирение.

Хюрем снова опустил глаза к чаше. Мидаре занервничал: может, ему следовало рассказать о замыслах мужу, которого он так и не посвятил в собственные планы, решив в этот раз справиться своими силами.