Сергей Барк - Каста [СИ]

Хюрем отмер. Поднёс ко рту мнимый символ мира и сделал несколько глотков.

«Кончено!» — возликовал Мидаре мысленно, едва сумев сдержать облегчённый вздох.

Рядом послышался грохот — похоже, кто-то перебрал и упал, перевернув стол. Мидаре инстинктивно отвлёкся, отыскивая взглядом источник шума. Один из омег, приятель Виро, кажется, слегка переусердствовал с горячительным. Родители уже поднимали парня на ноги, но тот едва держался, хватаясь попеременно то за живот, то за горло. Ему явно было плохо.

За спиной раздались возгласы и Мидаре снова обернулся. На этот раз свалился один из домовых, омега не смог определить, кто именно. Захмелевшему бедолаге пытались помочь, но он только стонал и покатывался по земле, не находя сил встать.

Ещё нескольким гостям было худо. Кого-то усаживали и подносили воды, над кем-то вовсю махали опахалом, полагая, что самочувствие испортилось из-за жары.

Мидаре уставился на собственную чашу с подозрением. Нет, он ничего не напутал, явственно помня, как вылил содержимое флакончика в вино, предназначенное Хюрему. Пустая склянка вернулась в карман. Никакой ошибки быть не могло. Да и выбранный яд действовал не так стремительно. Мидаре ожидал, что сможет спокойно удалиться подальше от омеги. Тот должен был ощутить первые признаки недомогания не ранее, чем через полчаса.

А люди вокруг продолжали оседать вниз. Мидаре не на шутку разволновался, видя, что уже больше половины присутствующих на площади согнулись от внезапного недуга. Нужно было немедленно отыскать Исидо и Виро. Сына нигде не было видно, но вот Мидаре заметил коренастую фигуру мужа, утёсом возвышавшуюся среди моря волнующихся и мычащих тел. Ещё мгновение, и альфа вдруг упал на колени, упёрся кулаками в каменные плиты, удерживая себя из последних сил.

Мидаре хотел позвать Исидо по имени, но язык не послушался. Сделал шаг, стремясь поскорее сократить разделявшее расстояние, но ноги охватила слабость, и он неуклюже повалился вниз. Голова кружилась, внутренности закипали и ворочались. Сомнений не оставалось — это могло быть только действие отравы.

Неуклюже крутя головой вокруг — тело слушалось омегу всё меньше, Мидаре наконец понял, что всех их отравили, выбрав для ужасающей подлости священный праздник Касты! Его глаза на миг встретились с глазами мужа, и Мидаре понял, что и Исидо догадался о происходящем. Яд, должно быть, подмешали в еду или в питьё. Это казалось очевидным, вот только… только было слишком поздно. Они уже не могли помочь себе сами. Но кто же тогда протянет им руку помощи? Кто? Может быть, были те, кто не прикасался к праздничной трапезе?

Силы покинули Мидаре, и мышцы его тела бессильно опали. Над ним вдруг возникло лицо. Лицо, которое он отлично знал. Хюрем смотрел на него сверху, и Мидаре думал, что тот, должно быть, не понимает, что творится. Вот только на лице Хюрема не было ни волнения, ни замешательства. Впрочем, это было не важно, Хюрем всё равно не сможет помочь, ведь и сам он отравлен его собственной рукой.

«Виро», — мелькнула тревожная мысль, когда очертания застывшего Хюрема поплыли и исчезли, затянувшись тьмой. Последним, на что уповал Мидаре, была великая сила Аума. Всемогущий бог мог ещё раз проявить своё безграничное милосердие и позволить их с Исидо последнему сыну выжить.

Хюрем наблюдал за тем, как корчится от яда Мидаре. Вот голубые глаза закатились, и он не смог выдохнуть. Спазм, должно быть, захватил лёгкие, лишив омегу способности дышать и тем окончив его дни. Хюрем наблюдал за этой картиной не впервые, и на этот раз, как и в любой другой, не ощутил ничего. Бывший господин только что сам пытался напоить его дрянью и Хюрем сделал эти несколько глотков, сразу догадавшись о коварном расчёте, но не видел причин отказывать телу в том, чтобы переварить порцию отравы и стать сильнее.

Его с детства приучали к ядам, заставляя тело вырабатывать устойчивость к любым веществам, которые мог принять организм. Те же яды, что считались смертельными — и привычка травить себя регулярно лишь оттягивала неизбежное — разлагались не только телом, но и духом, с помощью специальных техник. Их Хюрем тоже давно освоил. Однако, предложенное Мидаре угощение не способно было нанести существенный вред. От таких токсинов у Хюрема даже не поднялась температура. Впрочем, опознав смесь и поняв, что никаких энергетических затрат не потребуется, Хюрем вернулся к происходящему.

К тому времени почти все раджаны и домовые, находившиеся на площади, лежали замертво. Многие успели испустить дух, кто-то ещё продолжал бороться. Те, кто не пил в эту ночь, пытались помочь остальным, но, не зная беды и не имея под рукой противоядия, сделать это было невозможно. Время пришло, и Хюрем, переглянувшись с омегами, обслуживавшими столы в этот вечер, подошёл к стене лент, реявших на древках, схватился за основание одного. Рванул, и в руках у него возникло копьё с острым железным наконечником — пришла пора добить остальных.

Расправа была короткой и быстрой. Омеги, прекрасно подготовленные к событию, нападали по одному или парами на тех, кто не пил в тот вечер. Умертвить домового не составляло никакого труда — те не умели за себя постоять. Не спасли себя и раджаны, слишком ошеломлённые случившимся и пребывающие в значительном меньшинстве. Стая раздавила едва вспыхнувшие очаги сопротивления, не дав тем оформиться.

Но этим дело не кончилось. Предстояло убедиться, что принявшие яд мертвы. Отрава хоть и была надёжной, но Стая не допускала случайностей, поэтому следовало проткнуть каждое из затихших или всё ещё поскуливавших тел дважды, нанося удар в живот и в горло.

— Я закончу здесь сам, — отчётливо произнёс Хюрем, когда один из собратьев занёс копьё над старшим субедаром.

Переведя взгляд с жертвы на Хюрема, омега послушно кивнул и удалился прочь.

Приблизившись, Хюрем замер у тела Зарифа Карафы.

Глаза альфы налились кровью, он бешено водил розоватыми шарами, оглядывая пустоту, и как рыба, выброшенная на берег, хватал воздух. Ещё минуту или две и всё закончится.

Старший субедар заметил недомогания у гостей почти сразу. Хватило минуты, чтобы понять, что дело нечисто. Отставив собственную чашу, Карафа хотел дать приказание стражникам, как вдруг понял, что слабость, гулявшая по телу, была вызвана отнюдь не горячительными напитками. Он не мог подняться, балансируя в том положении, в котором сидел.

Карафа обернулся к жрецу, пытаясь сказать, что тому следует немедля прекратить есть и пить, пусть он и видел, что Лиадро Годрео пировал в свое удовольствие, как делали все на празднике. Обернувшись же, он не смог произнести ни слова, тщетно пытаясь совладать с онемевшим языком. Досада разлилась в груди, когда Зариф Карафа поднял взгляд на того, кому служил верой и правдой.