Сергей Барк - Демон [СИ]

Споткнувшись с десяток раз, я стал внимательнее. В общем, когда Содар наконец огласил, что все приобретения сделаны, мерки сняты, а костюмы заказаны, мы двинулись в обратный путь.

Я не сразу узнал дом Эйрига с обратной стороны. Количество этажей было тем же. Но здание, перекособочившись, съехало на одну сторону. Словно крыша, оказалась слишком тяжёлой и основание просело до половины. Тогда стены, накренясь, тоже двинулись вниз гармошкой. Мелкие кирпичи — только это были совсем не кирпичи, топорщились и выступали кривыми бочками, будто не из одной формы литы.

«Невидаль так невидаль», — удивлялся я, поднимаясь по скользким и неровным ступеням, на которые утром… то есть вечером не обратил внимания.

— Господин Эйриг, а как же ваши дела? — я только что вспомнил, как господин собирался пройтись с нами недолго, а сам гулял всю ночь.

— Подождут, — отмахнулся Эйриг. — С вами было так весело.

— Конечно, господин, — замогильным голосом поддержал Содар.

— Чего весёлого в рубахах да портках, господин? — вошёл я следом в дом.

Эйриг обернулся и склонился так, что его лицо оказалось прямо перед моим.

— В портках очень много всего весёлого, — прошептал он.

Я залился краской от самой что ни на есть дурацкой шутки. Эйриг даже Содара не постеснялся! А мертвец стоял столбом, словно ничего не слышал!

Я скорчил недовольную гримасу, пусть и не решившись высказать всё, что думаю о чьём-то искромётном чувстве юмора, обошёл Эйрига бочком, снял ботинки и пошёл в спальню.

— Жду внизу на закате, — произнёс он мне вслед, и только бы глухой не расслышал сдерживаемый смех.

— Да, господин, — пробубнил я, желая поскорее убраться подальше.

В театр нас отвезла карета. Я был так взволнован своей первой поездкой, что никак не мог усидеть на месте. Стоило лошадям тронуться, как я, не стесняясь господина Эйрига, принялся вертеть головой и задавать вопросы о каждой мелочи, не очень прилично при этом тыкая пальцем во что ни попадя.

Господин был терпелив и отвечал снова и снова, пока карета неожиданно не остановилась и я, оказавшийся в этот момент на ногах, чтобы получше рассмотреть обитый бархатом потолок, не повалился.

— Осторожнее, — произнёс господин Эйриг, придерживая меня за плечи — я умудрился упасть прямо ему на колени!

— Простите, господин! — подскочил я как ошпаренный, собираясь продолжить изливать извинения, но дверца кареты распахнулась и извозчик сообщил, что мы прибыли на место.

Я тут же поспешил покинуть душную комнатку и вылетел наружу. Перед нами убегали вверх пологие мраморные ступени театра. Двери были распахнуты настежь, служащий — тот самый, которого я видел вчера — учтиво раскланивался с прибывающими гостями.

Эйриг отпустил карету, поправил белые перчатки, перехватил трость и обратился ко мне:

— Готов?

— Конечно.

Мне было очень стыдно за досадное происшествие, особенно из-за шуточек Эйрига. Я сам дал ему очередной повод пройтись по скользкой дорожке за мой счёт. Уверен, он этот случай не забудет.

Мы поднялись по ступеням, оказались внутри, и передо мной открылся ещё один удивительный уголок жизни, увидеть который я и не грезил.

Театр оказался местом не просто красивым, и даже не роскошным, театр был самым вычурным примером излишеств. Помимо позолоченных вензелей и устилавшего полы розового мрамора, повсюду были огромные зеркала. Во весть рост! Как будто каждому из гостей требовалось своё отдельное, чтобы в деталях рассмотреть и без того безупречный туалет, шедевр иглы и нити. С потолка свисала многоярусная хрустальная люстра, похожая на фальшивый свадебный пирог в витрине кондитерской, только во много раз больше и перевёрнутый вверх тормашками. Увешенная прозрачными гранёными серёжками, люстра не позволяла ускользнуть ни единому лучику света, изливаемому бесчисленными свечами.

Наступив на что-то мягкое, я испугался, боясь что по неосторожности расплющил чью-то ногу или, того хуже, стал на чей-то шелковый шлейф.

Ничего подобного. Под ногами лежал ковёр! Красный, с узорами по бокам, и такой мягкий! Я бы немедленно заставил всех разуться, и уже сам склонился к шнуркам, когда Эйриг меня одёрнул.

Мне ступать было больно! Разве можно топтаться по такой красивой вещи! Возмутительно!

Но люди вокруг были такие красивые. Наряды чистые, отглаженные, сияющие лоском, причёски воском, глаза блеском…

— Прикрой рот, Тэг, — привёл меня в чувства Эйриг, и я поспешил вслед за господином.

Мы преодолели ещё несколько пролётов и подошли к одному из служащих, он был облачён в такую же ливрею, что и стоящий у парадных дверей. Я решил было, что Эйриг собирается что-то спросить, но господин замер, служащий склонился и поспешил распахнуть перед ним двери.

Эйриг вошёл первым, я за ним. Мы очутились на балконе, занятом несколькими стульями.

Сняв шляпу, Эйриг отложил её на небольшой столик в стороне, там же остались трость и перчатки.

— Располагайся, — пригласил он меня, несмело жавшегося в проходе. — Скоро начнётся.

Дверь за нами закрылась, и я подошёл ближе. Наш балкон был первым от сцены. Были и другие. Они тянулись по кругу на протяжении всего второго этажа. Внизу оказались кресла, заполнявшиеся гостями. Все были заняты тем, что искали нужное место, переговаривались, здоровались, заводили беседы.

Оркестр, расположившейся в нише у самой сцены, доставал инструменты из футляров, листал тонкие книжечки нот, устанавливая их перед собой, кто-то уже дул во флейту или настраивал скрипку, добавляя шума к стоявшей в непомерно огромной зале какофонии.

Мне показалось, мы только вошли, а свет уже угасал, и я, посмотрев, что делают другие, опустился на стул позади Эйрига.

— Садись ближе, — бросил он взгляд на стул рядом.

Это было неправильно. Слуге, пусть и личному помощнику, не полагалось сидеть вровень с господином, но это был мой первый и скорее всего единственный шанс узнать, что же такое театр.

Я быстро пересел на соседнее с Эйригом место и застыл, будто ждал, что меня собираются уличить в непозволительном нарушении этикета. Но нет, на меня совсем никто не смотрел. Публика продолжала рассаживаться, ложи — так назывался наш балкон, продолжали наполняться людьми, но к нам больше никто не присоединился.

Стройный голос десятка скрипок разом наполнил пространство, зазвучали тромбоны и клавесин — шум растворился, осталась только красота. Шторы, тяжелее и гораздо длиннее тех, что в доме у Эйрига, распахнулись…

Я задумался, припоминая монотонный рокот Содара, решившего просветить меня насчёт театра…

Точно! Шторы назывались занавесом и его подняли.

На сцене оказалась девушка. Широкий луч света пригвоздил её к месту, музыка затихла, но не исчезла, и чудесный высокий голос завёл песню.