Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Про себя я радуюсь, что Лайя больше не крутится под ногами. От всех этих разговоров и слухов по спине ползут мурашки. В воздухе витает что-то нехорошее. Больше всего пугают слухи об объявившихся в лесу медведях. Что ещё за медведи? Обычные? Или медведи-оборотни, моя родня?

Начинаю понимать Лайю, которая хочет пожить где-нибудь подальше отсюда. Голова пухнет от мыслей. Нет, Дубоссары – неплохой город, и люди здесь приличные, а любопытствуют только оттого, что мы им небезразличны. Правда, тревожит исчезновение Зуши с Хиндой.

В животе бурчит. Со дня отъезда родителей меня тянет на мясо, но я тщательно скрываю это от сестры. Стараюсь не думать о голоде и о том, что он может означать. К мяснику идти страшновато, однако с Довидом я бы не прочь повидаться – внутри всё замирает, когда о нём думаю. В общем, и хочется, и колется. Вдруг он сам начнёт расспрашивать меня о медведях? Или скажет что-нибудь эдакое о тяте с матушкой и… и моё отношение к нему переменится? Сможет ли Довид когда-нибудь разглядеть мою сущность? Стоит ли в моём положении даже надеяться на нормальную жизнь?

Я помню Довида мелким заморышем, который строил мне рожицы, встречаясь со мной неподалёку от своего хедера. С тех пор он вырос, перестал хоронить жуков в спичечных коробках, играть в крёмушки и прятки. Вспоминается его смешная считалка: «Эйн, цвей, дрей, лозер локсер-лей». Мне нравится, что я испытываю, думая о нём. Хочу ли я, чтобы тятя сам нашёл мне моего шиддух ? А вдруг то, о чём я мечтала, находится на расстоянии вытянутой руки?

Делать нечего. У нас в штетле только один мясник. В прошлом году, правда, объявился резник, утверждавший, что забивает животных по кашруту, но ребе Боровитц быстро его разоблачил. В нашем доме мясом всегда занимается тятя, сам разделывает и солит, приговаривая: «У нас, Либа, своё мерило. Никогда об этом не забывай».

Но тятя уехал, и я ума не приложу, какое у меня нынче «мерило». Запасы в кладовой оставляют желать лучшего: родители уехали в спешке, не успев их пополнить. Пожалуй, надо на что-то решаться.

Всю ночь живот бурчал, будто вторя вою ветра. В окна скреблись ветки, казалось, деревья просят: «Впусти нас, впусти» . Они словно собрались занять наш дом, задушить своими побегами всё, что нам дорого.

Я чувствовала, как глубоко внутри ворочается моё истинное «я». Некая допотопная и полная жизненных соков сущность. Я видела тех существ в лесу, чуяла их дикий запах, он до сих пор дразнит моё нёбо. Меня это пугает, поскольку такое мясо мы не едим.

Не знаю, что со мной будет. Не понимаю, хочу ли я этого, однако не оставляет ощущение, что от меня больше ничего не зависит.

До боли сжимаю кулаки, лишь бы перебить странный подкожный зуд. Рот немедленно наполняется слюной. Пора что-то делать. Может быть, если я поем, то смогу мыслить разумно? Придётся идти к Майзельсам. Не из-за Довида, нет. Просто посмотреть, не удастся ли сменять что-нибудь на мясо. Что угодно. Не исключено, вкус свежего мяса поможет держать мою тягу в узде.

Прохожу мимо нееврейских магазинчиков: свечного, шляпного, галантерейного, мебельного. Мимо лавочек еврейских и нееврейских купцов, хитроглазых людей, любящих потрепать языками. Мимо синагоги, мимо церкви, прямо к Майзельсам. Чем ближе подхожу – тем сильнее подводит живот. Молюсь про себя о том, чтобы не наткнуться на Довида, иначе тут же покраснею и засмущаюсь. Впрочем, может быть, ему до меня и дела нет? В конце концов, я не танцевала с ним на той свадьбе и не выказывала никакого интереса. Ну, посмотрел он на меня, и что? А я уже нафантазировала всякого.

Медлю, стоя напротив лавки. Смешно, но мне представляется, что я сейчас пересеку некую невидимую черту. «Не дури, Либа, – говорю себе. – Это просто лавочка резника» . Всё так, да не так. Тятя никогда не покупал здесь мясо, полагая его недостаточно кошерным, и мне становится совестно. Быстро же я умерила свои мерила…

Уже собираюсь развернуться и уйти, когда дверь раскрывается и на пороге появляется Довид. Наши глаза встречаются, сердце начинает часто биться. Он хмурит лоб, видя, что я стою столбом. «Спокойно, Либа, не сопи так» , – приказываю себе. Делаю шаг, другой, третий. Надеюсь, что со стороны выгляжу естественно и непринуждённо: просто девушка решила зайти в лавку.

– Либа!

Проглатываю комок и поднимаю взгляд. Его глаза карие и ласковые, точь-в-точь такие, какими мне запомнились. Внезапно меня охватывает какой-то новый голод. Натянуто улыбаюсь и, кашлянув, произношу:

– Доброе утро, Довид.

– У тебя ничего не случилось? – он закрывает за собой дверь.

– Нет, конечно. С чего бы?

– Мы думали, вы всей семьёй уехали. Говорят, твой отец не вышел на работу. Мол, никто его вообще не видел. Ещё болтают, что Глазеры… хотя… – Довид качает головой. – Ладно, не важно. Главное, ты никуда не пропала.