Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Где Пинхас? Где его искать?
Голоса зовут и манят,
как на той лесной поляне.
«Налетай! Покупай!»
Неотвязно, непрестанно…
Что осталось? Пропадать?

Люди облепили
их лотки, как мухи.
Маленькие дети
разевают рты.
Слышу только: «Глазеры…» —
«Да-да, они исчезли…» —
«Берман тоже, говорят,
пропал…» – «А в других местах…»

Мужчины, купив,
сразу уходят.
Бабы не прочь
потрепать языками:
щупают фрукты,
строят глазки торговцам.

Держусь в сторонке,
и вдруг доносится:
«Жиды проклятые!
От них все беды нам.
Утесняют нас,
объедают нас,
убивают нас!
Наживаются,
пьют нашу кровушку.
Из-за них, пархатых,
мы в страхе живём!»

Озираюсь, ища,
кто это сказал.

И тут мой взгляд
падает на абрикосы,
румяные груши, персики,
сливы, айву, виноград,
апельсины, гранаты, дыни,

лимоны, инжир и вишни,
финики и
вишни, вишни и вишни, —
заморские чудеса.
Во рту пересохло от жажды.

Да, я жажду
почувствовать вкус лета на губах
среди зимы. Поймать ладонью
упавший с ветви зрелый плод, когда опали
даже листья
с дерев, дерев, дерев…

Черноволосый торговец,
что сплёл мне венок на поляне,
заметив меня, улыбнулся,
вежливо поклонившись.
Смущаюсь, хочу отойти.
Либа предупреждала, но…
но персик в его руке
так манит…
Да что за беда?
Я только спрошу о медведях.

«Налетай, покупай», —
голос сладок, точно мёд.
Отвечаю: «У меня
денег нет, а за венок
вам спасибо». Тут как тут
и другой. Рыжеволос,
зелень с золотом в глазах.
«Это кто у нас такой?
Перевёртыш из леска?
Нимфа-лебедь, так сказать?»
Первый брат плечами жмёт:
«Нету денег у неё».

«Денег нет? – хохочет тот. —
Не еврейка, знать, она.
У евреев завсегда
серебро в мошне бренчит» .
Покраснела от стыда.
Прочь! Куда глаза глядят!
Слёзы жгут, что ж делать мне?
Я ответов не нашла.

«Ты куда? Не убегай, —
рыжий встал передо мной.
– Испугалась нас? Не плачь». —
«У меня есть мёд, творог
и леках, что испекла
утром нынешним сестра.
Может, купите?» — его
робко спрашиваю я.

«Где теперь твоя сестра?» —
«Тут она была сейчас,
на минутку отошла», —
притворяюсь, что ищу.
«И красавица, как ты?»

Он решил, что гойка я.
Почему-то стало мне
с ним легко и хорошо.
Почему бы хоть часок
жизнью не пожить иной?

Длинные пальцы парня
сжимают моё запястье.
Мне нравится цвет его кожи,
так не схожий с моим.

«Вижу, ты – вольная птица,
прямо как мы, – говорит он. —
Тебя не удержишь в клетке.

Откуда взялась ты?» – «Из лесу.
Сами сейчас сказали». —
«Меня зовут Фёдор Ховлин». —
«А я – Лайя Лейб как будто».
Он подносит к губам мою руку.
Целует. Озноб по коже.
Вот-вот выпрыгнет сердце.
«Счастлив был познакомиться» .
Губы лизнув пересохшие, робко
спрашиваю: «Не хотите ль
мёду немного купить?»

Подмигивает, усмехаясь.
«Нет, другой мне мёд по душе.
Будет у нас нынче ночью
в лесу под дубом пирушка.
Прилетай и ты к нам, пичуга,
прилетай, – он молитвенно просит. —
То-то повеселимся,
будет вволю вина и мёда,
фрукты сахарные, как ты».

Мои глаза загораются,
и в глубине его глаз
я вижу отблеск огня.

Неужели пришло то самое,
о чём давно я мечтала?
Дивный мир за околицей штетла,
люди, которых я прежде
не видела,
свет и свобода?
Фёдор тянется, чтобы погладить
мои волосы. Я отстраняюсь,
но прядкой палец обвить
он успевает всё же.

«На еврейку ты не похожа», —
шепчет он, на мой локон глядя.
«Мне надо идти», – отвечаю.
«Какие фрукты ты любишь
больше всего на свете?» —
говорит он мне вслед негромко.
«Абрикосы» , – помимо воли
вырывается у меня.

«Так, значит, едва луна
взойдёт, прилетай к нам, птичка,
в чащу леса на огонёк».

Бегу со всех ног. Нескоро
останавливаюсь и замечаю
золотой абрикос в ладони,
истекающий соком.