Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Тот прикрывает глаза, по его скулам ходят желваки, на лице – такая боль, словно всё произошло вчера, а не шестнадцать лет назад. Олесь бросает моей матушке её плащ.

Она отходит в угол, приподнимает половицу, достаёт оттуда жестяную шкатулку и превращается в лебедицу. Как прекрасна моя матушка! Белое с жемчужным отливом оперение, сильные, грациозные крылья. Со шкатулкой в лапах, она взмывает к небу. Шкатулка раскрывается, и оттуда сыплется пепел. Ветер разносит его по округе, серый пепел падает на крышу хаты, на сад, на лес. В дом мама возвращается уже в человеческом облике. На её лице – слёзы и пепел.

Она опускается перед тятей на колени и склоняет голову.

– Сегодня я обернулась лебедицей в последний раз.

Мы все молчим, напряжённо ожидая отцовского приговора.

– Поднимись, Адель, – говорит тятя твёрдо и в то же время нежно. – Я бы никогда не поднял на тебя руки. Я всегда тебя любил и люблю. Мне потребуется время, чтобы простить, но я знаю, ты сказала правду. Знаю, на свете есть много разных любовей. Например, я люблю быть хасидом-медведем, однако и тебя, Адель, я люблю, вот почему отказался от своей истинной природы. Беда случилась по моей вине. Стремясь защитить жену, я поддался ослепляющей ярости. Если ты меня чему-то и научила за эти годы, так это держать в узде свой звериный нрав. Я понял, что в любом обличье могу быть тем, кем должен. Мне достаточно оставаться твоим мужем, твоим ребе и защитником. Но моей любви хватит на то, чтобы тебя отпустить. Прошу, Адель, не складывай крылья, не надо.

Мама падает к нему на грудь и целует его так жарко, что мы все невольно принимаемся улыбаться от уха до уха. Я горжусь своими родителями. Теми, какие они сейчас, и теми, какими они могут стать ради нас и друг друга. Горжусь сестрой, восхитительной лебедицей, которая, возможно, спасла всех нас, призвав стаю. В час великой нужды Лайя стала тем, кем следовало. А ещё я горжусь отчаянными дубоссарскими евреями. Моё сердце готово разорваться от нахлынувших чувств.

Тятя разнимает объятия, они с матушкой плачут. Он глядит на меня с Лайей, потом протягивает нам руки. Крупные, мощные, медвежьи. Я сжимаю его пальцы и впервые вижу в нём не просто отца, а ребе. Смелого и мудрого царя над людьми. Душа моя переполняется уважением.

– Вы обе мои дочери, – говорит он, не обращая внимая на шорохи над головой. – Неважно, какая кровь течёт в ваших жилах. – Он всё же бросает быстрый взгляд наверх. – Вы обе наследницы царских, святых родов и обе имеете право ими повелевать. Я в вас верю и готов гордиться вами. Я уже горд. – Он опускается перед нами на колени и кланяется.

Дмитрий сходит по лестнице. Дорожки слёз прочертили щёки. Подняв с пола плащ, он набрасывает его на плечи матушки.

– Прошу тебя, Адель, сохрани плащ. Этим ты окажешь честь и моему брату, и всей стае. Пожалуйста, прости нас. – Он низко ей кланяется. – Я верю, что в один прекрасный день ты вновь взмоешь к самому солнцу. Только позови, и мы прилетим, где бы ни находились.

Лайя переглядывается с Олесем. Тот тоже спускается вниз.

– Тятя, мама, я должна вам кое-что сказать, – говорит сестра, берёт Олеся за руку, и оба улыбаются.

Они – прекрасная пара. Кажется, что Лайя наконец нашла своё счастье.

– Олесь улетает в Америку. Там много бескрайних озёр и городов, где евреи могут жить свободно. Не то что здесь, где требуется разрешение. Олесь сказал, что может взять меня с собой. Когда я там обоснуюсь, позову вас. – Она оглядывается на Альтера, Рувима и Довида. – Всех вас.

– Я давно люблю Лайю, – чистым и звонким голосом произносит Олесь. – Сны о ней снились мне с самого рождения. Я прилетал посмотреть на неё, мы даже несколько раз виделись. – Он косится на Лайю, та согласно кивает. – Однако ей потребовалось время, чтобы найти себя. Вы, конечно, меня не знаете, но ведь бывает так, что судьба предопределена самим небом. Я обещаю заботиться о вашей дочери и защищать её. Она говорит правду. Пусть мы летим далеко, мы обязательно вернёмся и заберём вас с собой.

В глазах тяти стоят слёзы.

– Лайя, – тяжело вздыхает он, – думаю, излишне говорить, что сам бы я выбрал тебе иного мужа. Впрочем, все события последних недель произошли не по моей воле. Я не имею права обрекать тебя на жизнь, полную страхов и ужасов. Ведь я узнал, как быстро всё может обратиться золой и облаком дыма. Лети, доня, лети, моя шейне мейделе. Лети в голдине медина [67]. Если будет на то воля Айбиштера, мы присоединимся к тебе. В Дубоссарах евреев больше ничего не держит.

Лайя переводит взгляд на меня, мы смотрим друг на друга и улыбаемся.

Тятя обнимает нас так крепко, как может обнять только ребе-медведь. Я знаю, он плачет. Мне почему-то кажется, что на вкус его слёзы – горько-сладкие, точно фрукты гоблинов.

Выглянув из-под отцовской руки, замечаю, что Рувим, оказывается, очнулся и, приподняв голову, внимательно наблюдает за происходящим. На его губах – рассеянная улыбка.

Мир представляется мне огромным, бескрайним, полным разных дорог и надежд.

Беру Лайю за руку и сжимаю её. Сестра в ответ сжимает мою.

Прежде всего, хочу поблагодарить исключительного литературного агента Брента Тейлора, поверившего в меня и мой роман и продолжавшего верить даже тогда, когда я сама полностью в себе разуверилась. Брент, благодарю тебя за твою потрясающую проницательность, советы, идеи и природную интуицию, а более всего за то, что могу назвать тебя своим другом. Спасибо Уве Стендеру, руководящему прекрасным агентством с отличной командой, знающей, как воплотить в жизнь мечты авторов. Спасибо ему за то, что вместе с Брентом он решил продвигать мою книгу. Это придало мне смелости не бросить дело на полпути.

Благодарю всех сотрудников издательства Orbit/Redhook за то, что мои сны стали реальностью. Спасибо редактору Нивии Эванс, которая огранила моё творение. Её азарт, чуткость и проницательность трудно переоценить. Благодарю Энн Джексон и Джоан Крамер из Orbit/Redhook UK: для меня было большой честью работать с вами. Энн Кларк и Тима Холмана – за веру в меня и мою книгу. Эллен Райт, потрясающую специалистку по связям с общественностью, – за то, что она делает возможным даже невозможное. Я буду вечно признательна Линдси Холл, которая с первого взгляда влюбилась в мою работу и дала шанс книге и мне. Спасибо Ребекке Яновской, создавшей самую потрясающую обложку, какую я только видела в своей жизни. Моя благодарность Томеру Роттенбергу за великолепные фотографии.

Есть такая пословица: «Чтобы вырастить одного ребёнка, нужна целая деревня». В моём случае речь идёт о поддержке длиною в жизнь. Путь начался с родителей, сначала поощрявших мою любовь к чтению, удовлетворяя потребность дочери, читающей книги «не по возрасту», а затем решившей писать самой. Благодарю своего отца, неизменно повторявшего: «Писатель пишет. Всегда…», даже в те дни, когда я уже готова была предать огню фильм «Сбрось маму с поезда» за то, что тот дал отцу в руки оружие, которым он и пользовался против меня. (Всем, всем, всем! Это сработало!) Благодарю свою маму, считавшую меня одарённой, боровшуюся за свою дочь, страдавшую в школе. Мама каждый день выслушивала меня, помогала всем, чем могла, и создала условия, позволившие мне стать тем, кто я есть.