Алексей Самочётов - Сюрпризы Лебяжьего озера

– И сколько же всего времени…

– Пока хватит об этом… – не дослушал Замор. – Сэмэн, кстати, а как там моя женушка, другого себе быстро нашла?

– Хеллен в порядке. – Раненый слегка смутился, что не ускользнуло от взгляда островитянина. – Она у Ношпы в гостинице – за магазин рыболовный отвечает и вообще – по хозяйству.

– Вот, значит, как, – скривился Замор. – Ладно, после разберемся, по какому такому хозяйству. Гляжу, Сэмэн, ты отдышаться успел? Не пора ли нам раненого на материк ко врачам переправить? – обратился к Павлу.

– Да, конечно, – не стал спорить тот. – Но сначала надо подняться на вершину горы и попробовать связаться с Ношпой или Моноклем по рации. Внизу она только шипит.

– Мысль дельная. Я тебя на вершину провожу, только погодь минутку.

Вместе с кабырыбой Замор метнулся в шалаш, стоявший в дальнем углу пещеры, и вскоре предстал перед Павлом и Сэмэном уже без причудливой фигурки, зато с двумя полутораметровыми палками в руках. И тому и другому послышалось, что в шалаше Замор с кем-то шептался, но с кем он там мог шептаться? Скорее всего, за шепот они приняли обычный шорох.

– Держишься? – спросил Замор у раненого и после того, как Сэмэн вяло махнул здоровой рукой, обратился к Павлу: – Айда за мной, спортсмен. Вепрь-гора крутовата, но я тропку наверх протоптал. Держи, при подъеме пригодится, – протянул он ему одну из палок. Палка казалась прочной, один ее конец был более-менее заострен, другой имел развилку, рыболов отметил про себя, что она вполне могла применяться как подставка для ловли рыбы на поплавочную удочку.

Оставив Сэмэна, Замор и вслед за ним Павел покинули пещеру и начали подъем в горку. Она и в самом деле оказалась довольно крутой, и палка, на которую опирался Павел, очень помогала. Впрочем, к подобным подъемам знатному рыболову было не привыкать. Такая же палочка очень выручала его, да и других спортсменов, когда они лазили-ползали по горам, окружающим так называемые фрагмы, другими словами – водохранилища, на острове Кипр, где проходили соревнования по ловле большеротого окуня – басса. Помимо того, что «выручалочка» служила опорой при подъемах и спусках, так еще и постукивание ею о землю отпугивало многочисленных змей, прячущихся в зарослях терновника.

Павел нисколько бы не удивился, если и здесь наткнулся бы на какую-нибудь ядовитую гадину и, несмотря на то что впереди поднимался проводник, старательно простукивал землю палкой. Одно дело – цивилизованный Кипр, и совсем другое – почти неизученный заповедник, в котором твою лодку организованным клином преследует стадо бобров…

Либо Павел до начала восхождения порядком вымотался, либо Вепрь-гора, кажущаяся с воды довольно низкой, на самом деле была в два раза выше. Хотя, возможно, оно и к лучшему – в плане радиосвязи.

Забираться на самую-самую верхотуру он не посчитал нужным – и так весь взмок и запыхался. Мелькнула мысль, мол, знал бы в Москве при встрече с Петром Васильевичем Нешпаевым, что помимо ловли экзотической рыбы в заповеднике придется столкнуться со смертью пусть и ненавистного, но все же коллеги-журналиста; что придется отстреливаться от неизвестного снайпера и расстреливать преследующих лодку бобров; спасать раненого егеря; высаживаться на странный остров, хозяином которого был бывший брэк в авторитете, а затем вместе с ним заниматься скалолазанием, возможно, и не поддался бы он на всю эту авантюру. Хотя, конечно же, мысль была лукавой, никуда бы Павел не делся и обязательно поддался.

Если же принять во внимание, что здесь он познакомился с Осокой… Да только ради этого – к чертям собачьим все мыслимые и немыслимые опасности! Павел задержался на очередном уступе, нажал на рации кнопку вызова и, задрав голову, окликнул проводника:

– Замор, кажется, достаточно высоко заползли. Попробую-ка отсюда с нашими связаться.

И тут же из динамика раздался очень четкий голос господина Монокля:

– Бодрые поползновения! Сэмэн, Сэмэн, вы где? Если слышите – ответьте. Не можете ответить – срочно возвращайтесь в лагерь. Соревнования закончены, закончены…

– Алексей Леонидович, на связи Змей. То есть это Павел Балашов. Сэмэн ранен, как слышите?

– Змей, где вы находитесь, черт побери?!

– На острове. Здесь с нами некий Замор, он… – Договорить не получилось. Удар по рации последовал сверху и из-за спины, где мог находиться только островитянин.

– Да что за хренотень! – взревел Монокль. – Змей, Змей, чего молчишь? Ты сказал – Замор, я не ослышался? Сэмэн, где вы, блин? На каком острове?

– На Лебяжьем озере острова никто никогда не считал, – напомнил помрачневший Нешпаев и проверил магазин – в котором остался всего один патрон, и еще один был непосредственно в стволе. – Нам бы для начала самим куда-нибудь подальше отсюда ноги унести.

Петр Васильевич всегда придерживался правила, что лучше исполнить задуманное, чем не сделать этого и потом жалеть. Сейчас он больше всего жалел, что совсем недавно промахнулся по оставшемуся в лодке Лёве – слишком много тайн узнал дотошный журналист. Да еще, как назло, Монокль оказался свидетелем того выстрела, – кто знает, поверил ли он, что целью Нешпаева был якобы увиденный им бобр. Знать бы, что предпримет Алексей Леонидович по возвращении в лагерь, знать бы, как поведет себя Лёва? И тот и другой стали для него слишком опасны.

Одна невыполненная задумка повлекла за собой следующую: надо было, ох как надо – воспользоваться моментом, когда он остался внутри бобровой хатки с Алексеем Леонидовичем и Борисом Яковлевичем, и пристрелить сначала Монокля, затем профессора, забрать у них оружие, дождаться, когда в лаз сунется Прохор, убить и егеря, после чего разобраться с Осокой… Затем под угрозой смерти заставить журналиста вновь взяться за весла и доставить его до лагеря, – однорукому Нешпаеву преодолеть такое расстояние было бы очень проблематично. Лёву он все равно бы убил, но позже.

Тогда, внутри бобровой хатки, он обдумал такой вариант и уже поднял пистолет, чтобы для начала выстрелить Моноклю в затылок, но в тот самый момент в хатку вернулся Прохор, и Нешпаев опустил единственную руку – шанс был упущен.

Общими усилиями они вытащили из бобровой хатки три тела, и теперь Монокль мозговал, как правильней распределить по лодкам их, а также двух загрызенных бобрами егерей. О том, чтобы оставить пусть и мертвых людей, в том числе и Люсьен, на территории Бобровых кос, он даже слышать не хотел.

Лодок было четыре, способных грести – тоже четверо: он сам, Прохор, Осока и Лёва – очень кстати пришелся журналист. Ни однорукий Ношпа, ни раненый Борис Яковлевич в этот список не входили. Мертвецов же было пятеро. Наконец Монокль принял решение: к себе в лодку – Бориса Яковлевича и тело Люсьен; к Прохору тела двух егерей; к Осоке – тело Триды; к Лёве – Нешпаева и то, что осталось от Тапира.