Анатолий Казьмин - Целую, Кощей [СИ]

— Надо было на Горыныче прямо во двор монастыря прилететь, — ворчал я. — И идти бы не пришлось. Раз, и там уже.

— Лентяй ты у меня, Федька, — хмыкнул Михалыч.

— А что сразу "лентяй"? Ну и лентяй, так что с того? Только, дед, ты не прав на счет Горыныча. Прикинь, как с его помощью настоятельницу бы запугали! Да и солиднее на нём появиться.

Дед вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и простонал:

— Забыл! Совсем забыл, внучек!

— Что такое?

— Всё! Провалил я тебе Кощеево задание, Федь! Хош казни меня, хош просто так расстреляй на месте, а придётся нам возвращаться в Лукошкино!

— Это сейчас туда, а потом снова сюда переться? Фиг! Да ты толком-то расскажи, дед, чего ты забыл!

— Одёжу твою я забыл, внучек!

— Фу ты! Перепугал… Какую одежду?

— Для солидности одёжу. Не явишься же ты перед Фёклой в рванине этой?

— Прям блин, царица Савская! Переживёт как-нибудь, — отмахнулся я.

— Она-то переживёт, — зловеще протянул Михалыч. — А вот мы с тобой енто вряд ли.

— Да что ты меня запугиваешь, дед? Ты толком объясни!

— Ой Федька… И в кого ты такой глупый, при таком-то умном деде? Учишь тебя, учишь…

— Михалыч!

— Эх, не понимаешь… Ты же, внучек, сейчас не Федька с Колокольной площади, а сам Статс-секретарь царя Кощея! Его правая рука! Исполнитель воли его злодейской! И выглядеть должон подобающе! Понял ли таперича?

— Думаешь?

— Да я-то думаю, а вот ты, внучек…

— Завязывай, дед. Так ты хотел в Лукошкино наряд какой-то мне прикупить?

— Хотел, внучек, — горестно закивал дед. — А теперь, как соберется Кощей-батюшка на воды в Баден-Баден, склероз свой застарелый двухтысячелетний лечить, так и я к нему на хвост упаду, пущай и мне целебные воды оплачивает, авсоь и мне поможет.

— А у Кощея и хвост есть?

Я оглядел себя. Ну да, полосатые портки, подпоясанные веревкой, рубаха с вышитыми на воротнике красными петухами да разбитые, грязные сапоги никак не тянули на представительскую одежду.

— Придется, внучек, енеральскую одёжку тебе одевать, — вздохнул Михалыч и потянул из своего безразмерного кошеля черный генеральский мундир, который мне выдал Кощей еще перед тем делом с демоном Вельзевулом.

— Да ни за что! — заорал я так, что Аристофан заинтересованно высунул морду из кустов.

Помню я этот костюмчик. Спереди весь увешан медалями и орденами, да так, что при каждом шаге бренчат и звякают, как колокольчики на стаде коров. Мало того, еще и на полспины медалей не пожалели. Везде жмёт, жарко, тоскливо и на фиг надо.

— Надо, внучек, кудыть деваться-то?

— Не одену, Михалыч и не проси. Я лучше в леса подамся от Кощея подальше, чем мундир этот на себя напялю. Перебьюсь и без Кощеева коньяка. Буду с лешим на лужайках самогоном с горя заливаться.

— Звали? — из-за дерева выглянул леший, потянув из кармана стакан.

— Кыш! — шуганул его дед.

— Нам же, дедуль, надо одежду необычную, странную, чтобы сразу уважение и страх от непонимания вызывала, так?

— Ну? — не переставал хмурится Михалыч, сердито упаковывая генеральский мундир в кошель.

— Ну и давай я свои джинсы с майкой и одену? Такую одежду тут никто не видел и не увидит лет еще пятьсот.

Дед задумался, а потом покачал головой:

— Не, Федь, ты уж не обижайся, но не похожи твои майки-джамайки на солидную одежду.

— А давай я к ним сапоги генеральские одену?

Вот сапоги были неплохие. Хоть и жаркие для лета, но сидели хорошо, не давили, не жали и даже на простой носок ногу не натирали.

— А ну-ка, примерь, — заинтересовался дед, выуживая сапоги.

— Давай тогда сразу майку и джинсы, — затребовал я свою любимую одежду.

Ох, красота. С ужасом думаю о том моменте, когда джинсы и майка сносятся в ноль. Надо будет поискать у купцов подходящей материи да заказать у Шмулинсона, местного портного-гробовщика, точно такие же. Пусть старые распорет и по ним и сошьёт новые. Я даже повеселел от такой идеи и быстренько переоделся.

— Не-не, внучек, — распоряжался дед, нарезая вокруг меня круги и критически разглядывая со всех сторон, — портки, давай в сапоги запихивай, неча такую красу скрывать.

— Ну как? — спросил я, справившись с сапогами и принимая позу модели.

— Хм-м-м… Не то что-то, Федь… — задумчиво протянул Михалыч. — Форсу не хватает.

— Цветочек за ухо и веточку в зубы?

— О! — Дед, не слушая меня, опять полез в кошель и выудил из него шпагу на роскошной перевязи.

— А, помню, — обрадовался я отсутствию хоть у меня склероза. — Эта та, что на твоем пиратском костюме была?

Михалыч как-то запугивал Машиного посла, переодевшись в страшного пирата. Всего-то месяц прошел с той поры, а, кажется, годы пролетели…

— Она, милай, — закивал улыбаясь дед. — Ну-ка, накинь. Так… Ага! А мы еще орден самый большой енеральский скрутим и перевязь-то к майке твоей им и прикрепим. И не строй мне тут рожи жалостливые! Ничего с твоей майкой от одной дырочки не сделаетси! Вот… Краса неописуемая, внучек. На-ко, глянь на себя в зеркальце только пальцем его не тыкай, а то вызовешь Кощеюшку, глянет он на тебя, да и помрет со смеху, бессмертный наш. Шутю-шутю… Верно говорю, Федь, подобающий наряд получается. Только… Ага вот! Ну-ка, шапку мою пиратскую накинь!

Дед нахлобучил мне на голову треугольную шляпу и лихо сдвинул её назад и слегка вбок.

— Всё, внучек, готов Статс-секретарь Лукошкинского пошива!

— Думаешь? — я чувствовал себя немного по-дурацки.

— И не сумлевайся, внучек! Увидит кто, так от икотки на месте и помрёть!

— Да ну тебя, дед…

— На, — он снова сунул мне зеркальце в руку. — Сам полюбуйся, если дедушке не веришь.

А что? И ничего. Вполне странный и несколько грозный вид. Я даже сам себе понравился.

— А ишо повязку пиратскую на глаз и совсем красавчик будешь!

От повязки мне удалось отбиться. Тут с двумя глазами по лесу продираться сложно, а уж с одним…

— Аристофан! — заорал я. Бес сразу выскочил из кустов. — Ну, что думаешь?

— В натуре, босс, — закивал он головой.

— В натуре, что? Плохо, сойдет или вообще отменяем операцию?

— В натуре, босс, — повторил Аристофан. — Ну, в смысле, босс, ты как босс выглядишь в натуре.

— Это хорошо в смысле?

— В смысле — в натуре, — кивнул бес. — Реальный такой типа босс.

— Тьфу ты запутал совсем… Ладно, пошли дальше.

Идти оказалось недолго, я даже проголодаться не успел. Зато успел мысленно тысячу раз проклясть деда, Кощея, настоятельницу, бесов, лес, деревья, ветки и, непосредственную виновницу моего раздражения — шпагу, которая жила, казалось, собственной жизнью. И главной целью её жизни, как я понял — было цепляться за все ветки и кустики и старательно попадать мне между ног, пытаясь свалить меня ловкой подножкой и не дать добраться до святой обители. Язычница, какая-то, а не шпага. Хорошо, дед подсказал, как правильно придерживать за эфес это исчадие ада. Жаль только поздновато — мы вышли на пустое вытоптанное пространство перед монастырём.