Анатолий Казьмин - Целую, Кощей [СИ]

Заборчик тут был покруче Гороховского. Тоже метров десяти в высоту, но не из бревен, а каменный, да еще и бойницы поверху. Вот ворота были деревянными, из толстых бревен и, разумеется, запертые. Широкая дорога тянулась вдоль забора. Причем, крепкая такая, утоптанная. Не зарастет народная тропа, ага.

Ну, начинаем…

— Стройся! — шепотом скомандовал я.

Впереди как главную мишень, выставили, конечно, меня. По бокам на шаг сзади стали Михалыч с Аристофаном, а бесы в два ряда клином выстроились позади них. Выглядели мы внушительно, солидно, мощно, грозно. Это я себя так уговаривал, а на самом деле, стоит клоун со шпагой, а позади его мужики самого простецкого вида. Эх, кабы бесы в своём натуральном обличии стояли, с рогами, с хвостами, с копытами! Но нельзя.

Я вздохнул и кивнул Аристофану:

— Стучи.

Бес застучал в ворота раз, другой, третий… Тишина. Аристофан обозлившись, начал уже пинать ворота сапогом, как вдруг на них, на воротах, в смысле, а не на сапогах, отворилось маленькое окошко и строгий женский голос спросил:

— Пошто в смиренную обитель ломитесь? Пошто покой нарушаете своими мирскими рылами?

А я что-то думал, что монашки все вежливые такие, сердобольные, участливые…

— К настоятельнице Февронии, — громко и важно заявил я. — По срочному делу! А от кого, то я ей лично скажу!

— Пошли прочь отседова! Шляются и шляются… Важное дело у них… Знаем мы енти важные дела… Занята матушка настоятельница, на молитве она! Идите-идите от греха!

И окошко со стуком захлопнулось. О как.

— Открывай! — я подскочил к воротам и заколотил в них генеральским сапогом. — Открывай живо, а не то…

— А не то что? — раздался уже сверху язвительный женский голос и в бойницы высунулись стволы пищалей.

— А не то, — вдруг раздался спокойный голос деда за моей спиной, — я это ружжо тебе, пакостнице, пониже спины воткну да саму заставлю на курок нажать.

— Это кто ж там такой борзый? — парировал голос сверху, правда, уже не так уверенно.

— А ты глазоньки свои мутные разуй, — так же спокойно посоветовал дед.

— Михалыч? — неуверенно протянул голос. — Ты што ли?

"Михалыч… Михалыч…" — эхом зашелестели тихие женские голоса и пищали начали исчезать из бойниц.

— Я, што ли, — язвительно передразнил дед. — Отворяй, давай, торопимся мы.

Я своего деда никогда не пойму. Но горжусь им безмерно.

Ворота заскрипели и открылись вполне достаточно, чтобы наша банда… э-э-э… наш отряд мог спокойно пройти через них.

Дорогу нам загораживала полная пожилая монахиня, как я понял, та самая Фёкла-настоятельница, а позади неё стояло еще с десяток монахинь, довольно молодых девушек. И симпатичных… Я аж загляделся и чуть не упустил момент, когда дед приблизился к Фёкле и тихо, но строго произнёс:

— Поняла от кого мы?

— Чай не дура, Михалыч, поняла.

— Вот это, — дед указал на меня, — сам Статс-секретарь царя-батюшки, господин Захаров.

Я с трудом оторвался от созерцания монашек и вперил строгий, как мне казалось, взор в матушку-настоятельницу.

— Правая рука господина нашего, — продолжал представлять меня дед. — Не так моргнёшь и… сама понимаешь, не маленькая.

— Батюшка Секретарь, — слегка поклонилась мне Фёкла.

— По делу мы, — коротко заявил я. — Где мы тут поговорить можем?

— Входи, батюшка и ты, дедушка Михалыч. А вот охране вашей входа в монастырь нет. Пущай за воротами обождут.

— Я смотрю, — так же спокойно протянул дед, — ты, карга старая, совсем на старости лет берега попутала. Забыла на кого работаешь? Так мы это дело быстро поправим, помоложе, поумнее найдём.

— А ты не пугай меня, Михалыч, — слегка испуганно, но с вызовом заявила Фёкла. — Я пуганная-перепуганная. И не такие как ты…

— Аристофан, — перебил её я. — Прирежь эту дуру.

Аристофан тут же подскочил к настоятельнице и у её горла замерло лезвие непонятно откуда взявшегося ножа. Девушки за спиной настоятельницы ахнули, а Аристофан обернулся ко мне:

— Можно потом братве крови в натуре хлебнуть?

— Аристофанчик, — вдруг протянула прерывистым голосом Фёкла, — ты, што ли? Не признала в мирском обличии. А это — ребята твои ить? А чаво же вы сразу-то не сказали? И вы, дедушка Михалыч, накинулись сразу я и опешила, растерялась… Не надо меня резать, господин Захаров, батюшка Статс-секретарь…

— Отбой, Аристофан, — скомандовал я. И добавил многозначительно: — Пока отбой.

— Кто ж так гостей дорогих встречает? — укоризненно покачал головой дед. — Устали мы с дороги, матушка. Накорми батюшку Секретаря, обогрей, уважь, а там и побалакаем о делах ваших грешных.

— Проходите, проходите, — засуетилась Фёкла, счастливая, что избежала ножа Аристофана. — Сейчас же стол накроют, не сумлевайтесь! А если, — она подмигнула мне, — возжелаете еще чаво, батюшка, так я немедля вам послушницу пришлю. Али двух?

Действительно, бордель. Нет уж, спасибо, мне такой любви не надо.

— Благодарствуйте, откушаем, — кивнул я, чувствуя, как в животе намекающе заурчало. — А остального не надо. Не для забав мы сюда прибыли.

Бесы остались во дворе бесстыже подмигивать монашкам, а нас с дедом провели темными узкими коридорами и ступенями на второй этаж в келью настоятельницы. Ага, прямо келья. Метров двадцать на двадцать, куча вычурной резной мебели, ковры на полу и на стенах, большой стол и огромная кровать, приспособленная явно не только для сна.

Не успели мы усесться за стол, как миленькие девушки в монашеских одеждах, которые, тем не менее, весьма соблазнительно оттопыривались и спереди и сзади, быстро накрыли на стол и, хихикая, испарились, оставив нас втроём.

— Угощайтесь, гости дорогие, — услужливо подсовывала нам яства Фёкла. — Вот икорочка белужья, вот осетрок пареный, еще сегодня в речке плескался, а вот и окуньки в сметане да пироги с визигой, капусткой. Извиняйте, мяса нет, день нынеча постный, но ежели прикажете…

— Этого достаточно, — строго кивнул я. — Не пировать мы сюда прибыли.

— Ну, хоть водочки отпейте, батюшка! Наливочки, дедушка Михалыч?

Дед, было, потянулся к бутылкам, но наткнувшись на мой суровый взгляд, с сожалением отдернул руку:

— Благодарствуем, матушка. Только водочку ужо опосля дела отведаем, — и он вдруг так фривольно подмигнул Фёкле, что я чуть не поперхнулся икрой.

Фёкла понятливо заулыбалась деду и подмигнула в ответ. Я почувствовал себя лишним. Точнее — жутко захотелось удрать и не видеть этого престарелого флирта. И я бы удрал, только осётр и пироги не дали встать из-за стола. Колдовство какое-то не иначе.

К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается, даже монастырская постная еда. Решительно отодвинув пустую миску, тайком расстегнув пуговицу на джинсах… ух, хорошо… я перешел к делу: