Принцесса Штальхаммер - Кудель кровавого льна

— Беги, Аврора! — серокожая эльфийка, бросив колдовать, элегантно выхватила из ножен свою шпагу с полузакрытой рельефной гардой и голоменью, исписанной зачарованными эльфийскими рунами, и сделала «мельницу». — Живее, чтоб тебя!

Аврора будто ждала этой команды. Кашляя от облака порохового газа, она, похожая на убегающего от гончих зайца, сорвалась с насиженного места и с прыткостью резинового мячика ринулась к выходу. Жажда поскорее убраться из этого бедлама и сохранить жизнь была сильнее, чем кусачая боль и нестерпимый зуд. Аврора перепрыгнула упавшую под ноги служанку в разорванном платьице, в последний момент увернулась от здоровяка в сатиновой рубахе, готового арапником с размаху врезать несуществующему противнику промеж глаз, на четвереньках проползла под двумя соединёнными столами, на которых плясали другие стрелки, размахивая багинетами винтовок и стуча модными кожаными сапогами с вздёрнутыми носками по любому, кто пытался забрать к ним, и через раскрытое окно выпрыгнула прочь, прямо в ворох колючей соломы, на которой дремала пятнистая сука с кутятами. Псина, забыв про щенков, с воем бросилась в одну сторону, не менее напуганная Аврора в другую, к рассёдланным лошадям, ожидающих своих хозяев у коновязей рядом с ресторацией.

Следом из раскрытого настежь окна вылетела лютня из красного дерева с обломанными колками и разорванными струнами, а за ней тип в клетчатом кафтане и помятой шляпе с павлиньим пером, видимо, хозяин инструмента. Пищащие щенки рассыпались по дороге, одного раздавил своим весом бард с рассечённой скулой. Прибежавшая обратно сука с рычанием впилась в голую лодыжку певца, заставив того скорчиться и заверещать звонким натренированным тенором.

Тем временем лишь двое из пяти плотогонов смогли, наконец, настигнуть ту, что швырнула в жреца кувшином и попала в них, — ею оказалась возвратившаяся в харчевню Форсунка. Остальные потерялись в круговороте хаоса и шума.

Рыбница оказалась прижата к стене. Скривив окровавленную, залитую сидром морду, верзила с рёвом набросился на ящеровидку, схватил одной рукой её за плечо, другой рванул за пучок волос. Вынырнувший из-за квадратной спины второй плотогон размахнулся, чтобы проломить череп Форсунке.

Слишком медленно.

Рыбница с рысьей грацией вывернулась из крепких объятий верзилы, змеёй просочилась между ним и товарищем. Тот с размаху проломил дощатую стенку и от неожиданности упал на колени, в следующую секунду остро наточенное лезвие абордажного топора врезалось ему между жалобно хрустнувших лопаток, точно в позвоночник. Плотогон заскулил, как-то странно осунулся и повис на стене, как тряпичная кукла.

Раздув алые жаберные крышки на пухлых щеках, Форсунка смачно харкнула в лицо первому здоровяку, едва тот неуклюже повернулся к ней, сжимая в руке клок грязно-розовых волос. Последнее, что он видел, — сложенные трубочкой губы Форсунки, всклоченные, шелестящие жабры и чёрные блестящие глаза.

Ярко-зелёная вязкая субстанция при контакте с грубой, покрытой рытвинами кожей противно зашипела, стала с нестерпимым жжением разъедать редкую щетину, глазные яблоки и наружный эпидермис. Плотогон зарычал, принялся оттирать руками токсичные выделения, пожирающие лицо, но удар топором по низкому, лоснящемуся от пота лбу мгновенно успокоил его и заставил прилечь на пол рядом со своим навеки уснувшим дружком.

Форсунка обернулась и ещё шире раскрыла атрофированные жаберные крышки, исказив лицо кошмарной гримасой, достойной любого бестиария тварей Бездны. Спешащие на выручку к приятелям трое плотогонов остановились, как вкопанные, опустили руки, сжимающие оторванные ножки от стульев и столов. Рыбница, стиснув запачканный кровью абордажный топор ещё сильнее, с яростным шипением набросилась на плотогонов, и те, не выдержав, кинулись наутёк, толкаясь и крича. Не разбирая дороги и постоянно оглядываясь на рыбницу, они вихрем пронеслись по зале, сбежали через окна и двери, выбили ставни и дверь, оставили за собой след из раздавленных и стонущих людей.

Хозяин «Белой акулы», получив по загривку деревянным черпаком от собственной служанки, очутился на полу, на его гладко выглаженном фартуке запестрели следы от многочисленных сапог.

Форсунка выхватила у одного бледноватого трясущегося господина бокал с кровавым вином и залпом выпила его, опосля вскочила на стол и, перепрыгивая с одного на другой, добралась до Элизабет, с боем пробивающейся к выходу. Той приходилось парировать удары сразу трёх наседающих с разных сторон стрелков. Подоспевшая на помощь Форсунка сокрушающими ударами топора уменьшила число до одного. Удрализка ударным батманом отбила финт стального штыка, прицельно ткнула бесноватого противника остриём клинка в шею, точно в сонную артерию, и лёгким пинком в живот отправила стрелка в гущу дерущихся между собой джентльменов в модных жилетах с галстуками и полосатых штанах.

Взглянув на Форсунку с раздутыми жабрами, Элизабет невольно вскрикнула и даже по старой привычке перекрестилась. Рыбница тоже издала удивлённый писк, когда увидела струйки серебристой крови, текущие со лба и из левой ноздри удрализки.

— Это что, кровь? — Форсунка сложила жабры и нахмурила несуществующие брови. — У тебя серебряная кровь? Вот те на!

— Уходим! — крикнула, стараясь перекричать гвалт голосов, Элизабет и, вняв собственному совету, побежала к дверному проёму. Форсунка последовала за ней, прикрывая тыл.

Один из ошалевших посетителей, стоя прямо в проёме, сорванной с петель дверью колошматил всех направо и налево, не давая никому выбраться из этого ада. Чародейка взмахом руки и заклинанием психокинеза отправила его вместе с дверью в короткий полёт, закончившийся не слишком мягким приземлением на барную стойку, заваленную осколками разбитых бутылок и черепков. Она и Форсунка вылетели из ресторации, как пули, и… Оказались перехвачены стражниками Ветропика, сбежавшимися на неразбериху в «Белой акуле».

— А ну, держите этих курв, парни! — голосил главостраж, размахивая новеньким наганом. — Всех к чёртовой матери держите!

Элизабет почувствовала, как её нагибают, отбирают шпагу, скручивают руки за спиной и заламывают пальцы. Она вскрикнула, грязно выругалась по-гномьему, сделала рывок, раз, второй, лягнула копытами наудачу, и получила по голове чем-то тупым. Ставшие ватными ноги подкосились, и чародейка обмякла в цепких руках стражников, воняющих конским потом, железом и злобой. Улица, здания, лошади, бронированные фургоны с зарешечёнными окнами, толпа зевак, голубое небо и чёрная земля — всё поплыло перед её глазами, слилось в единый радужный пузырь и лопнуло, лишив сознания и чувств.