Сергей Куц - Вор и убийца

Как и ее отец. Настоящий отец. Томас Велдон теперь редко заговаривал со мной и Тейвилом. Куда чаще на очередном привале инквизитор изучал кольцо, снятое с пальца тени. Кроме нескольких ничем не примечательных кинжалов и этого кольца при ней ничего не было. Оружие схоронили вместе с мертвой. Кольцо же отец Томас взял себе, заявив о праве Вселенской инквизиции на всякий плод дьявольской магии. Объяснить магическую природу кольца монах не удосужился. Я мог выкрасть его у церковника, но, во-первых, мое любопытство было не столь уж сильным, а во-вторых, на кого падет подозрение при обнаружении пропажи?

Тейвил проявлял интерес к кольцу настойчивей. Он дважды пытался подговорить меня изъять кольцо. Чтобы посмотреть поближе и потом незаметно вернуть. Ричард отстал лишь тогда, когда я спросил, зачем оно Палате тайных дел.

После заброшенного погоста под открытым небом ночевали только однажды. Выяснилось, что одинокие хутора наподобие Андаровой фермы в здешних краях попадаются часто. По мере приближения к Дорноку барон и двое его солдат становились все мрачнее. Хозяева делились слухами, и выходило, что сопротивление в окрестностях Дорнока подавлено. Имперцы крепко вцепились в северо-восток графства. Приданные огсбургскому гарнизону в Дорноке орки несколько раз накрывали немногочисленные отряды селян, вздумавших взяться за оружие, и перебили всех до единого, а масштабное сопротивление огсбургскому вторжению так и не началось.

Настроение горцев в отряде тоже разительно изменилось. Больше никто не собирался бить имперцев. Для двадцати человек это дело гиблое. Только и назад дороги не было. Рассудили, что в родных краях кто-нибудь да сообщит новым властям об уходе соседа в лес. Но Загорье большое, и с золотом, что причитается за смерть Губошлепа, они всяко найдут, где пристроиться и переждать огсбургское лихолетье.

Драгуны Тейвила и он сам сыпали проклятьями в адрес малодушного мужичья, но втихую, и обсуждали дальнейшие планы, порой не замечая, что поблизости имперец. Огсбургец все время пребывал рядом, подле кого-то из драгунов или около меня, только держался особняком. Обычно его лицо выражало угрюмую отстраненность.

— Граф. — Улучив момент, когда оказались наедине, я решил откровенно поговорить с ним. — Ваша жизнь принадлежит мне.

Полковник бросил хворост в крохотный костерок, какой было позволительно разжечь. Мы разбили лагерь на дне глубокой балки с порослью из густого кустарника и кривых деревьев. До Дорнока несколько часов конной езды. К обеду я буду в городе, а сегодня наступает девятая ночь после бегства из брандской тюрьмы. Покачиваясь на корточках, огсбургец грел у костра руки и молча смотрел на огонь.

— Я помню об этом. Герингены всегда расплачиваются по своим долгам, — ответил он, дотронувшись до изувеченного лейтенантом уха. — И раз уж я в долгу, манерность между нами ни к чему.

— Добро, будем на ты, — продолжил я, раздумывая, как начать разговор о Загорье. — Мне нужно знать, прикроешь ли ты мою спину? Когда станет жарко.

— Не сомневайся, купец. — Имперец часто слышал, как звал меня Ричард. — Мне нечего терять, кроме чести. Я дворянин и офицер армии его императорского величества!

Вспомнился хутор Андара и пьяные рейтары Герингена, которые надругались над малолетней заложницей. Можно ли верить графу? Слишком уж вольной вышла его трактовка офицерского слова, данного Губошлепу!

На меня имперец по-прежнему не глядел. Говорил он ровным голосом, почти без эмоций. Трудно понять, думал ли он в действительности то, о чем говорил. Хорош же должник и невольный союзник! Я определенно не мог довериться ему. Следовательно, говорить о Запустении рано.

— Если будет нужда, твою спину я прикрою, Николас. Даже уплачу долг собственной жизнью, но против подданных империи сражаться не стану.

— А если мы поменяемся ролями и в плену окажусь я?

— Ты не умрешь. Ты это хотел спросить?

— Не совсем.

— Ты не умрешь, — повторил Генрих. — Но и только.

К костру приблизились драгуны. Разговор с графом закончился. Я спас ему жизнь, волею случая мы держались вместе, но я услышал совсем не то, что хотелось бы. Надеялся получить от имперца если не заверения в личной преданности, то уж точно искреннюю благодарность. Однако чувство долга у графа оказалось весьма своеобразным: будет нужда, положит голову, но в кандалы закует при первой же возможности. Был ли он полностью откровенен? Я не знал. Одно точно — доверять ему не стоило.

Тейвил принес корзину с сыром, сушеным мясом и большим кувшином вина. Надо отдать должное горцам, голодом нас не морили, делились добытой снедью по справедливости. Во время ужина стемнело окончательно. Мне выпало бодрствовать вторым. Соседи уже храпели, а я все ворочался на импровизированном ложе из еловых веток. Тень была здесь, я чувствовал на себе ее взор. Она находилась рядом каждую ночь, и каждая ночь проходила спокойно. Лишь однажды, когда за фермерским частоколом взвыли волки, отряд переполошился не на шутку. Волки не смолкали до утра, и люди почти не спали. Слишком свежи были воспоминания о той страшной ночи, которая отняла жизни у одиннадцати из нас, не считая Андара и тень. И это при том, что кроме меня, Тейвила и Велдона про воскрешение тени не ведал никто. Боюсь представить всеобщую тревогу, проведай остальные, что мертвая следует по пятам.

Для меня внимание тени стало едва ли не привычным. Послав ее к чертям, я заснул. Будь что будет, а отдых тоже необходим.

Кобылу подобрали спокойную. Из девяти лошадей, которые имелись в отряде, эту рыжую животину отличал самый тихий нрав. Я вел ее под уздцы по звериной тропинке, что должна была вывести к торговому тракту — главной дороге от Бранда к Дорноку. Двое провожатых шли впереди. Скоро между деревьями показался просвет. Горцы дали знак оставаться на месте, а сами отправились на разведку. Через несколько минут один из них вернулся:

— Все спокойно, никого нет.

Выбравшись из леса, я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул. Оказывается, я устал от постоянной чащи вокруг, веток над головами и узких троп. На широкой, хорошо утоптанной дороге дышалось как-то свободнее.

Кивнув, мои проводники ушли в лес.

Ранним холодным утром я остался наедине с пустым трактом. Вскочил в седло, запахнул полы черного плаща, поправил шарф и шляпу. Звякнуло оружие. Было очень неуютно и зябко. Кобыла фыркала и переминалась с ноги на ногу. Лошадь застоялась и нетерпеливо ждала, когда двинемся в путь. Легонько тронув ее бока шпорами, отнятыми у полковника, пустил кобылу рысью.

Свобода! Нет, вовсе не лес давил на меня. В отряде мы были как в плену. Не совсем подходящее определение для описания нашего положения, но для меня, драгунов и Герингена получилось именно так. Теперь же я был предоставлен себе! Катись, Гард, на все четыре стороны!