Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

Забрызганный кровью Дзидзо-Босацу смотрел в ночь и бездумно улыбался газовому фонарю.

Громкий стук в дверь. Льюис Арктур, когда-то — лейтенант Кембридширского полка, а ныне — дознаватель при магистрате Фоэториса, с трудом разлепил глаза. Застонав, он отбросил в сторону тонкое шерстяное одеяло и сел на скрипучем пружинном матрасе. В голове гудело так, словно кто-то устроил солидную артподготовку.

«Ага. Аккурат как тогда. Шестого сентября, кажется? Долбили по „бошам“, а что толку?»

Мысль была плохая. Скверная. Мысль-червячок, что точила Льюиса уже второй год. Мысль-заноза, из-за которой он не мог спать, вновь и вновь переживая тот самый день. Огненный вал артиллерии, изрытое и перепаханное поле, взрывы мин, росчерки трассирующих пуль. Беззвучные крики, оторванные конечности. Обезглавленные тела.

Дьявол. Опять. И ведь вчера он специально напился дерьмового муншайна, только бы уснуть. А с утра, мать его, снова вспомнил. Чертов снаряд, что разорвался в двух шагах. Вспомнил чудовищную силу, что превратила его в мелкую кровавую взвесь.

«Ты мертв, лейтенант Арктур. Погиб в бою. Шестого сентября шестнадцатого года. Тебя нет. И не может быть».

В дверь уже не стучали, а натурально ломились. Льюис натянул помятые брюки, отпихнул под кровать пустую бутылку. Скептически оглядел комнату. Голые стены, крохотное окно-бойница. Из обстановки — обшарпанный платяной шкаф, стол, заваленный старыми газетами, и скрипучая кровать, с которой он только что поднялся. Не ад. Не рай. Чистилище. Обитель неприкаянных душ.

Теперь дверь пинали ногами.

— Иду, мать вашу. Иду.

Дознаватель повернул ручку.

На пороге стояли двое. Оба — в дешевых пальто и кожаных капюшонах. Густые бороды, мрачные взгляды, темная, словно выдубленная на солнце кожа. Льюис знал обоих. Даки. Из «пришлецов», как и он сам. Только он вроде как помер в тысяча девятьсот шестнадцатом. А эти парни получили свое еще при императоре Траяне. Ну, или когда там были дакийские войны? История не была коньком лейтенанта Арктура.

— Чем обязан, джентльмены?

Льюис постарался, чтобы его голос звучал максимально недружелюбно. В конце-то концов, будить человека после перепоя не стоит. Даже если он десять тысяч раз мертв.

— Префект ждет. Дело срочное.

Лейтенант мысленно выругался. Неделю назад Клавдий Септимий Маенус швырнул ему на стол кипу неряшливо исписанных бумаг с недвусмысленным требованием разобраться и навести порядок. Отчеты о ночных убийствах в обособленных кварталах Фоэториса. Дела, на которые никто и никогда не обращал внимания. Правда, на сей раз этих убийств было чересчур много. Но возникшего тогда червячка тревоги Льюис успешно залил очередной бутылкой спиртного.

А теперь, судя по всему, его ждала расплата. И ведь Клавдий и без того не числил «варвара и пришлеца из рода бриттов» в своих любимчиках. Впрочем, можно было сказать и иначе: Клавдий из дома Маенусов, коренной житель Медианна и патриций до мозга костей, не любил Льюиса ничуть не больше, чем иных «пришлецов». Для Клавдия все было едино: что «галл», что «бритт», что «дак», что «сармат» или «русс». Главным было то, что ты — «пришлец». То ли заблудшая душа, то ли еще кто-то, неведомым образом вырванный из привычного мира и времени и оказавшийся тут, в середине бесконечной спирали Медианна.

— Суть «дела» вам, конечно же, не сообщили?

Оба дака синхронно пожали плечами. Пожалуй, в иной ситуации это было бы даже смешно.

Путь до Префектуры занял чуть более получаса. Узкие улочки Фоэториса уже кишмя кишели людьми всех рас, вероисповеданий и национальностей. И всех возможных времен. «Пришлецов» всегда можно было отличить от коренных жителей Медианна. Чаще всего их выдавал пустой взгляд, грязные лохмотья вместо одежды и какое-то темное ощущение смертной тоски. Глядя на большинство этих бедолаг, Льюис не мог не отметить, что сам еще неплохо держится. И достаточно хорошо устроился. Выучил местное арго, сумел найти работу. Понять бы еще, не является ли Фоэторис (да и весь Медианн) всего лишь галлюцинацией в его умирающем мозгу.

И все же. Этот странный город был поразительно реальным. Четкие улицы римского Центра с его банками, храмами, кантинами и форумами сменялись хаосом китайских и греческих кварталов. Аромат диковинных благовоний сменялся вонью жженого железа и копоти. Ровная плитка под ногами уступала место разбитой брусчатке, а то и вовсе деревянному настилу. А вокруг постоянно мелькали лица. Сотни. Тысячи людей. Местные и «пришлецы». Всех рас и возрастов. Всех эпох и вероисповеданий. Отовсюду слышалось и кондовое арго Медианна, и гортанный говор варварских народов, и чавкающая речь китайцев. Повернуть голову — и тут же в уши польются слова давным-давно мертвых языков: арамейский, сарматский, говор Та-Кемет, диалект царства Шань-Инь.

Пестрые одежды. Калейдоскоп лиц. Калейдоскоп эпох и наречий. Симфония запахов. Нет. Это все слишком сложно, чтобы быть просто предсмертной галлюцинацией. Слишком сложно. И все-таки. Льюис невольно ухмыльнулся. Вот уже второй год он пытается убедить себя, что все еще живет. Не зря ли?

Забавно. «Пришлецы» из ранних эпох воспринимали здешние реалии куда спокойнее. Умер там, на земле? И что с того? Боги даровали новую жизнь. Бери и наслаждайся. Китайцы и выходцы из древнего Та-Кемет вообще принимали Медианн как нечто, само собой разумеющееся. И не уставали славить: одни — Осириса, а другие — Яньло-Вана.

А еще — каждый тянул за собой крючки и зацепки из той, утерянной жизни: боль, любовь, ненависть, чувство мести, жажду справедливости. И рано или поздно такой «пришлец» находил своих соплеменников. Неважно, из «местных» или из «пришлых». Важно, что чаще всего с появлением «чувства локтя» и импровизированного землячества, многие уверенно вставали на скользкий путь беззакония.

«Грабежи, изнасилования, убийства. Египтяне терпеть не могут хеттов, хетты — филистимлян, вавилоняне — всех прочих. — Льюис задумчиво посмотрел на высоченные стены Внешнего Предела префектуры, — и все, как один — ненавидят римлян и их „римский порядок“. Неизменно. Вот уже дьявол знает, сколько лет».

— Итак, Луций, — любые имена префект любил переделывать на римский лад. — Я с нетерпением жду доклада по делам, которые тебе передали.

Вот оно. Лейтенанта прошиб холодный пот.

— Можно. присесть? — Дождавшись утвердительного кивка, Льюис буквально рухнул на один из трех стульев, что стояли у двери. Против воли в голове возникла мысль: вот оно, истинное лицо триумфа римской культуры. Монументальный, с точеными чертами лица патриций, восседающий за широченным дубовым столом и жалкий, мучающийся похмельем рыжий англичанин. Клавдий Септимий с его волевым подбородком и орлиным носом хоть сейчас мог позировать самому взыскательному античному скульптору. Льюис с его недельной щетиной, кругами под глазами и пористым носом сгодился бы для позирования фотографу-криминалисту.