Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

Балаж закрыл за собой дверь.

Силуэт в темном балахоне отделился от стены и двинулся в сторону покинутой стражниками хибары. После стольких лет ожидания каждый миг до встречи с отцом тянулся нестерпимо долго.

Наконец, человек в балахоне вошел в ветхий покосившийся дом. И, видит Небо, зрелище его не порадовало.

— Вставай, забери тебя болото! Я старшине сказала, что ты через полчаса явишься!

— Вставай, вставай, вставай!

Два голоса: один писклявый, недовольный и уставший. Другой — шепелявый и надоедливый. Первый — жены, второй — дочки. Эх, а давеча она лежала молча, но, видать, травки степняка помогли.

Балаж что-то промычал и поднялся с кровати. Перед глазами пронеслись обрывки вчерашней ночи: дождь, собаки, слепой отшельник, мертвый дед, бордель, ракия. Глаза резал свет, к горлу подкатывала тошнота, но Балаж улыбнулся: чернявая позволяла такое, отчего жена сразу бы сбежала в Гнилов лес.

— Помогли дочке травы? — прохрипел он.

— Помогли! — выпалила жена.

— Помогли! Помогли! Помогли! — запищала дочь.

Нужно уходить…

Жена продолжала отчитывать, пока он одевался. И на бровях приполз, и бабой пах, и наблевал в коридоре! Всего этого Балаж почти не помнил, зато точно знал, что зарыл приработок на заднем дворике.

— Жрать, надо полагать, нечего? — спросил он.

— А ты хоть раз трезвый с караула приди, тогда и накормлю! Вы что там, бочки эля сторожите?

— Заткнись.

— Чеееего?

— Заткнись, — холодно повторил Балаж. — Одну ночь не виделись, а к тупости успела прибавиться глухота.

— Да ты.

Балаж вплотную подошел к жене. Теперь он чувствовал себя как великан Яков, возвышаясь над низкой тоненькой женщиной. Дочь, слава Небу, затихла в углу.

— Перечить вздумаешь — пойдешь на болото жить. Забыла, чей дом, курва деревенская?

Жена молча сунула ему стакан воды и кусок ржаного хлеба. Балаж выпил, поел, потрепал дочурку за волосы и спросил:

— Кто вызывает? Любослав? У меня выходной.

— Живодраг Радонич! Знаешь такого?

— Старшина?! Так они ж с капитаном с болотнянкой слегли.

— Болото принесло хворь, болото и унесло. Убили ночью Любослава рядом с какой-то хибарой на Обозной.

Балаж пошатнулся, и едва не промахнулся задом мимо табурета. В уголках глаз жены появились озорные искорки.

— Иди-иди, хороший муж. Смотри, отделает тебя Радонич, к нему в жены пойду, у него уж давно матушка преставилась, тяжко одному-то — без бабы в доме.

Весь последующий день Балаж хотел забыть как кошмарный сон. Вечером он пил в «Сопле жабы», но хмель не приносил облегчения. Труп Любослава вновь появлялся перед глазами.

За время службы Балаж вдоволь нагляделся на покойников — то зарежут кого в драке, то казнят на площади Совета, то степняки к стене набегут.

Но это был совсем иной случай.

Любослав лежал у входа в хибару и так широко раскрыл рот, что Балаж поневоле подумал, будто стражник умер от удивления. Интересно, покойного больше изумил вырванный кадык или воткнутые в лоб собачьи зубы? Может, переломанные пальцы на руках? Или нож, торчащий из груди?

Старшина отвел к Дьекимовичу, и тот убил все утро на допрос, но Балаж упорно твердил, что ничего не видел и не слышал. Старый горбун никого не интересовал, как и труп отшельника, найденный за полверсты от хибары. Бродяге повезло меньше, чем Любославу: собаки просто разорвали его на части — даже хоронить нечего. Дьекимович с подручными осмотрели всю улочку до Обозной площади, и двинулись на поиски Якова. В «Сопле жабы» его не нашли: со слов трактирщика, ночью он собрал вещи и покинул заведение.

Балажа ни в чем не заподозрили, и капитан отправил его на законный выходной. Стражник проспал весь день и под вечер побрел в «Соплю жабы». После нескольких кружек эля в его голову полезли мысли о шагах, которые он слышал неподалеку от хибары. Может, они принадлежали тому же, кого так испугался Яков? Но что могло так сильно встревожить великана? И за каким болотом Любослав решил навестить отшельника?

Балаж жестом попросил плеснуть ему новую стопку. Ракия не дала ответов на вопросы, и стражник нетвердой походкой двинулся в сторону дома. Со временем он немного не рассчитал: улицы опустели, и на пути ему встретились лишь пара сослуживцев, валяющийся в грязи пьяница и огромный пес. Возможно, будь Балаж трезвее, то обратил бы на животину внимание, а так.

Дом был уже близко, когда собака сбила его с ног; Балаж матюгнулся и выхватил сапожный нож. Удар вышел приличным: пес взвизгнул, легонечко тяпнул за руку и тут же упал мертвый. Из арки, ведущей в двор-колодец неподалеку, показались еще несколько тощих псин.

— Подходите, блохастые, — закричал Балаж. — Не боюсь я вас, я вам не Яков!

— А зря, — за спиной раздался густой бас великана. — Беги, если хочешь жить.

— Да что ты мелешь-то? — развернулся к нему Балаж. — И где ты весь день пропадал?

Яков молча показал пальцем в сторону арки. Балаж обернулся.

Тонкая фигура в черном балахоне выплыла из арки и направилась к стражникам. За ней следовали новые и новые псы. Балаж попятился, рукоять ножа вмиг стала скользкой от пота, оружие брякнулось на мостовую.

— Беги! — нечеловеческим голосом заорал Яков.

И Балаж побежал.

Когда псы сбили его с ног, он кричал, звал на помощь и плакал, но рычание озлобленных зверей заглушало эти жалкие звуки. Боль заполнила тело: десятки зубов вонзались, рвали, тянули.

А потом сильные руки Якова занесли его в дом; громыхнул засов на двери..

— Никто не услышит, — сквозь вопли жены Балаж кое-как расслышал голос великана. — И никто не поможет.

«Так все дело в золоте? — подумал Балаж. — Я не отдам! Всю жизнь прожил в нужде — заслужил! И плевать на всех, кто из-за этого погиб».

Балаж невольно поймал взгляд стоящего за окном человека в балахоне и смог сделать лишь одну вещь: намочить штаны.

Сквозь стекло на Балажа смотрел его собственный отец, пан Милош. Спустя миг тварь стала Любославом, затем — слепым отшельником. Остановившись на облике Милоша, тварь постучала в окошко. Когда крик Балажа достиг самого Неба, фигура в балахоне превратилась в него: трусливого невысокого человека, так долго грезившего о богатстве.

Но разве все мечты приносят счастье?

Кадык Якова перекатывался по бычьей шее, пока он жадно допивал третий подряд стакан воды. Балаж робко сел на кровать. Жена в обнимку с дочкой тряслись у печки.

— Зря мы в ту хибару сунулись. — Яков поставил стакан на стол, плюхнулся на табуретку и скривился от боли: псы добрались и до него. — Но все равно, на роду у тебя написано, что нет тебе спокойного житья.

Балаж промолчал. Житья? Разве что существования: мечтать, чтобы зимой с голоду не сдохнуть да наскребать медяков на кружку эля. А потом, не ровен час, умереть от пули степняка или разбойничьего ножа. А может, погибнуть как отец? Напиться до бесчувствия, упасть на льду, потерять сознание и попасть под повозку торговцев? Те даже его тело не убрали!