Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

Но Балаж все еще был в своем доме. Яков лежал совсем близко: окровавленный и с перегрызенным горлом. Собаки послушно сидели и безразлично ждали новых команд своей повелительницы.

— Она пойдет по доброй воле, — Балаж едва мог различить голос жены. — Ты. Ты ведь заплатишь за нее?

— Да.

Балаж захрипел, услышав глухой, будто из-под земли, голос. Изо рта хлынула кровь, и зарождающийся крик превратился в кашель. Стражник попробовал встать, но боль словно прибила тело к полу.

— Папа.

Вновь этот шепелявый родной голосок.

— Доченька, — прохрипел Балаж.

— Я люблю тебя.

По небритым щекам текли слезы. Привычный мир застелила красная пелена, а разрывающая нутро боль накатила с новой силой.

— Ты хочешь ее отпустить?

Снова этот жуткий голос. Молчать. Не отвечать. Умереть, но… Он ведь ни в чем не виноват, верно?

— Нет, — прошептал Балаж.

— Достаточно согласия одного из родителей. — Колдунья ухмыльнулась и, взяв девочку за руку, неспешно побрела к выходу.

Скрипнули несмазанные петли, дверь ударила по косяку. Первая из сотен монет упала на пол.

— Не уходи, — Стражник кое-как перекатился на бок. — Оставь ее.

Но колдунья уже была на другом краю света.

Каждый вечер, оставаясь в одиночестве, Балаж вспоминал события давно минувших дней. Ныне он уже пребывал в возрасте, когда мужчина перестает интересоваться борделями, играми и всем тем, о чем мечтает каждый молодой человек. Много лет назад, оправившись после исчезновения дочки, он уволился из стражи и переехал в самый далекий город, который только смог найти.

Но города тьмы, о котором твердил Яков, он так и не нашел.

Конечно, после той ночи в Чизмеграде Балажа засыпали вопросами. Когда он отказался отвечать, его отправили на допрос в крепость Совета. Балаж высыпал на стол старейшин пригоршню золотых монет; шоршеткалоки переглянулись и подписали для выезда из города все необходимые бумаги.

С женой Балаж толком не поговорил: на следующее день после пропажи дочери она собрала вещи и укатила в Шеол. Жена не обманула мужа, и перед отъездом поровну разделила добычу.

Неподалеку от города Балаж нашел болото, где хоронили преступников и самых бедных граждан. Старый гробовщик подтвердил, что здесь похоронили разорванного собаками великана. Балаж поблагодарил старика и молча высыпал в болото горсть выкопанных с заднего дворика монет.

Больше в Чизмеграде его ничто не держало.

До старости лет Балаж прожил в далеком-далеком городке у моря и гор. Из окон его дома открывался вид на порт; он часто спрашивал у путешественников, знают ли они что-нибудь о безымянном граде тьмы. Большинство из них либо качали головами, либо под кружку медовухи рассказывали всякие небылицы.

Старея с каждой зимой, Балаж все чаще думал, придет ли дочь по его душу? Убьет ли она его, как когда-то сестра Якова поступила со своим отцом? Иногда Балаж размышлял, почему тварь оставила его в живых, и все чаще приходил к выводу, что именно так выглядит самая изощренная пытка. Жизнь, потерявшая смысл.

Теплый осенний дождь поливал улицы, пока Балаж неспешно возвращался с прогулки.

Дорогу к дому преградила стая собак; Балаж сжал трость и усмехнулся: даже будь на ее месте револьвер, это не поможет. Один из псов зарычал и вальяжной походкой хищника направился к беззащитному старику.

Но внимание Балажа было приковано не к псу.

В отблесках уличного фонаря он разглядел застывшую вдали фигуру в темном балахоне.

— Дочь, — у Балажа упало где-то под сердцем. — Окажи честь — убей. Но о прощении я молить не буду.

Одним прыжком пес повалил старика на землю. Балаж вскрикнул, трость покатилась по мостовой, собачья морда противно коснулась лица, и… Мягкий язык облизал его щеку. Балаж заплакал. Вместе с каплями дождя на лицо приземлились несколько золотых монет. Собака потеряла к старику интерес и поплелась по своим делам. Фигура в балахоне исчезла. Последнюю честь — смерть — дочь ему не оказала.

Наутро Балаж скушал приготовленную служанкой рыбу, откупорил дорогую бутыль вина и долго любовался на доверху набитый золотом сундук. Днем он вздремнул, а вечером принял нескольких важных гостей. Один из них приехал из-за моря и без умолку болтал о сожженных северных городах, пропавших кораблях и странной болезни, от которой люди превращаются в тварей, жрущих себе подобных.

Балаж с улыбкой выслушал гостя. Грустить он не собирался: как-никак, не ему потом жить в этом мире. В мире, где людям не было места.

Курт Торглер сидел на плечах у папы и крепко сжимал в руках веревочку красного воздушного шарика. Шарик тянул за собой руку в небо, но несильно, а ровно настолько, чтобы Курт помнил, что шарик — замечательный красный шарик! — у него есть. Вокруг была весна, и улыбающиеся люди шли колонной. Они несли транспаранты, на которых было что-то написано, но Курт еще не умел читать. Но это ничуть не омрачало его счастья. Однако другой, взрослый Курт внутри маленького мальчика засомневался. Он бывал на демонстрациях, и они никогда не проходили так мирно кроме одной, закончившейся столь же странно, как и внезапно. И этот взрослый Курт все испортил. Небо потемнело. Из переулка выскочили полицейские и, размахивая дубинками, врезались в толпу. Папа побежал, Курта затрясло. Опасаясь упасть, он ухватился обеими руками за шею отца. Что-то скользнуло по его запястью. Курт поднял глаза. Красный шарик, стремительный и свободный, уносился в небо. Когда Курт посмотрел на него, он чуть качнулся и помахал хвостиком-веревочкой, точно прощаясь и благодаря. И Курт даже не расстроился. «Да, — подумал он. — Пусть летит. Он же для этого предназначен».

Папу в этот момент сбили с ног, и Курт полетел тоже — но не вверх, а вперед. Он ударился о стенку дома и два гвоздя, торчащие из нее, впились ему в лоб между глаз. Гвозди превратились в крохотные острые сверла и вгрызлись прямо в кость.

Шарфюрер Торглер открыл глаза. На столе горели два зеленых огонька. Свет от них, падавший ему на лоб, и разбудил его. Это были некродатчики, вставленные в глазницы черепа ангела. Канцелярия концентрационных лагерей особого назначения вызывала шарфюрера. Он скривился. Некросканирование всегда доставляло Торглеру неописуемые мучения. И вот в очередной раз нужно было войти в пространство Убертотен. Торглер посмотрел на часы: была половина третьего ночи. Шарфюрер протянул руку, достал из кармана висевшего на стуле мундира бронзовый ключ с личным кодом доступа и привычным движением вставил ключ в висок. Мгновение посидел, собираясь с духом.