Ульяна Соболева - Пока смерть не обручит нас 2

Я подошла к Моргану и забрала у него Джейсона.

– Когда-то я думала, что у тебя нет сердца… а теперь мне кажется, мое такое маленькое по сравнению с твоим.

Усмехнулся и привлек к себе одной рукой.

– Наверное, потому что я долгое время любил за двоих, и оно выросло… так как твое долго молчало.

Подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Я люблю тебя, Морган. Безумно люблю. И буду ждать, когда ты вернешься. Мы все будем тебя ждать.

Прижал меня к себе сильнее, провел ладонью по спине и сдавил затылок, заставляя спрятать лицо у себя на шее, перебирая мои волосы.

– А я тебя не люблю, Лиза. Я сам не знаю, что я к тебе чувствую. Знаю только, что без тебя все это ничего не стоит и не имеет смысла.

Говорят, что слова ничего не значат, но сейчас эти слова значили для меня так много, что казалось, я готова за них умереть. Я жадно их впитывала в себя, запоминая, чувствуя, как каждая буква прожигает меня изнутри, оставляя после себя следы-шрамы. Как много он умел отдавать, так невыносимо много, что казалось, я шатаюсь от обрушившегося на меня безумия. И мне хотелось отдать еще больше… отдать всю себя и все, что является мной.

– Все. Надо уходить.

Быстро поцеловал меня в губы и попытался высвободиться из моих объятий, но я не могла их разжать. Улыбнулся и расцепил мои пальцы, целуя их и отпуская мои руки.

– Ждите меня.

Но он так и не вернулся.

А через неделю мы узнали, что весь отряд погиб.

Мы ждали месяц и через месяц туман убил нас всех. Наверное.

ЭПИЛОГ

В чертоге павших королей

Танцевала Дженни в окружении призраков:

Тех, кого она потеряла и кого обрела,

Тех, кто любил её больше жизни.

Те, кто однажды ушёл безвозвратно,

Чьи имена она не могла воскресить в памяти,

Кружили вокруг средь хладных старых камней,

Прогоняя прочь её скорбь и страдания.

И ей хотелось лишь остаться здесь навеки,

Ей хотелось лишь остаться здесь навеки.

И длился их танец весь день и ночь,

Под снегом, покрывшим чертоги,

Сменились зима и лето, и вновь опустилась зима,

Пока не пали сокрушенные стены.

И ей хотелось лишь остаться здесь навеки,

Ей хотелось лишь остаться здесь навеки,

И ей хотелось лишь остаться здесь навеки,

Ей хотелось лишь остаться здесь навеки.

(с) Перевод песни Jenny of Oldstones (Florence and the Machine)

– Как обидно… а ведь малыш еще жив. Я слышала, как сердечко бьется.

Произнес женский голос. Довольно молодой.

– Но он слишком мал, чтобы мы могли его спасти, Ань. Жизнь, увы, несправедлива.

– Да… Восемнадцать недель. Мне жаль ее мужа… он пронес ее тяжело раненый с травмой головы, более шестидесяти километров. Дорогу перекрыли из-за обвала, и ему пришлось идти до окружной. И… и все зря…

– Он в тяжелом состоянии, потерял много крови и обморозил ноги. Еще не пришел в сознание. И вряд ли придет. Он агонизирует. Ему осталось от пары часов до пары суток.

– Да, Георгий Васильевич сказал мне… И ребеночек погибнет… как же жаль. Может, оно и к лучшему… что они все… Такое горе пережить очень трудно. Ты записал время смерти?

– Да. Все зафиксировал. Накрой ее. Сейчас позову санитара, увезет тело в морг.

Я их слышала, понимала и одновременно не понимала. Голоса стихли, а я не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Они были словно каменными. Постепенно их начало покалывать, пощипывать, как после онемения. И чувствительность начала возвращаться. Как будто после сильного мороза отходят конечности.

Я сделала резкий вдох, такой сильный, что услыхала его вместе с собственным стоном. Открыла глаза и увидела перед ними белую пелену, взмахнула в панике руками – пелена оказалась осязаемой, и я сдернула с себя простыню.

Уселась на постели. Шумно и тяжело дыша, глядя перед собой застывшим взглядом. Все звуки доносятся как будто их исказили и растянули, как сквозь вату или толщу воды. Медленно повернула голову в бок и увидела отключенные аппараты жизнеобеспечения, посмотрела на свои руки – они в кровоподтеках и следах от иголок, перевела взгляд на ноги и вскрикнула – на одной из них бирка торчит. Сдернула ее и поднесла к глазам. О Боже! Там стоит дата моего рождения и…. смерти. Я встала в полный рост и чуть не упала, колени подогнулись, и я удержалась за кровать, чувствуя головокружение, дикую слабость и мурашки на всем теле. Я вернулась… я снова в своем мире и в своей реальности.

Ручка двери повернулась, и в палату вошел санитар, что-то насвистывая. Когда увидел меня, замолчал, его глаза широко распахнулись. Так широко, что казалось сейчас повылазят из орбит. Он открыл рот, а закричать не смог.

Значит, я таки умерла… Или, по крайней мере, они так считали…. МОРГАН! МИША! Они о нем говорили, говорили, что он… О Боже!. Я бросилась к санитару и тряхнула его за плечи.

– Где Михаил? Мой муж! Где он? Мы попали в аварию вместе!

Тот стоит и моргает, смотрит на меня сумасшедшим взглядом, челюсть нижняя трясется, побледнел до синевы.

– Да, я живая. Так бывает. Кома. Все дела. Отомри уже! Где муж мой? Где он?

– Эээээ...

Он явно начал заикаться. В палату вошла медсестра и тоже чуть не заорала.

– Только не падайте в обморок! – но она обмякла, и санитар ее подхватил под руки.

Черт с вами! Идиоты! Выбежала из палаты и бросилась в соседнюю. Распахнула дверь, затем в еще одну и еще. Пока не ощутила, как будто удар в солнечное сплетение. Где-то доносился монотонный звук. Так пищат аппараты, когда кто-то… когда кто-то умирает. Я помчалась туда. Не знаю почему, как что-то потянуло за руку, за самое сердце, заставляя распахнуть дверь и заскочить в помещение.

Врачи столпились вокруг постели, кто-то делал искусственное дыхание человеку на постели, двое других схватили дефибриллятор. Я оттолкнула одного из врачей и склонилась над Морганом… над моим Мишей. Над моим мужчиной. И какая к черту разница, где мы и как его зовут. Это уже не имеет никакого значения. Его лицо было цвета снега и льда, а веки отливали синевой. Он… он не дышал и выглядел так… так, словно… И мне не хотелось в это верить… не хотелось принимать то, что он уходит… Я склонилась над ним, над его губами и прошептала срывающимся голосом.

– Я здесь… я дождалась… не уходи… слышишь? Не уходи! Родной мой, любимый мой. Здесь. Жива. Чувствуешь меня? – осыпала его лицо поцелуями, сжала его руки, обвитые проводами и жгутами.

– Кто это? Уведите ее немедленно!

– Да! Уберите отсюда эту женщину!

Но я оттолкнула того, кто попытался меня отодрать от Миши. И вцепилась в руки мужа, не давая себя оттащить.

– Как же так? Каааак? Я здесь… а ты уходишь. Вернись…

Но аппарат продолжал пищать монотонно ровным звуком.