Барбара Морриган - Enjoy the silence

***

Голова раскалывается так, что хочется схватиться обеими руками за уши и оторвать её к чертям собачьим. Я стараюсь сфокусировать взгляд, но всё вокруг плывёт и смазывается в бледную картину в зеленоватых тонах. Ко всему прочему, воняет так, что я удивляюсь стойкости своего желудка. Попытавшись собрать мысли в кучу, я вспоминаю что-то про улицу, сигарету, автобус… Я в больнице? Не слишком похоже. Скорее это напоминает… Срань господня, да я знаю это место! «Сосу как пылесос» — красуется кривая надпись шариковой ручкой прямо перед моими глазами. Под ней — уже давно всем знакомое имя и телефон. Я понял, что сижу на толчке в кабинке школьного туалета сраной Энглвудской школы. И, судя по всему, я основательно пьян. Собрав волю в кулак, я поднимаюсь и выхожу из кабинки, оперевшись руками на умывальник. Из зеркала на меня смотрит тощий парнишка с растрёпанными волосами. Он одет в чёрные джинсы и пиджак не по размеру, а на лице виднеется противная щетина, ещё и неровно растущая. Мне хочется выяснить, что же всё-таки происходит, но сил совершенно нет, зато количество алкоголя в крови приказывает задавать совершенно другие вопросы. Например: «Почему бы не накатить ещё?» О, да, это действительно похоже на мой выпускной.

Пошатываясь, я выхожу из туалета и дохожу до спортзала по полупустому коридору. По пути встречаю пару хихикающих девиц и какую-то парочку, зажимающуюся за шкафчиками. В спортзале играет Лил Джон, который, вероятно, сам бы хотел спросить, что не так с людьми, подбиравшими плейлист для выпускного в двадцать первом веке. Однако, сейчас мне даже нравится. Весело. Задорно. Я проталкиваюсь сквозь толпу и, налив себе пунша, коварно смешанного с водкой ещё в начале вечеринки, начинаю подёргиваться в такт музыке в окружении бывших одноклассников. Я никогда не был близок с кем-то из них, кроме парочки своих друзей, но и им стоит отдать должное — меня всегда принимали нормально и никогда не пытались задеть, несмотря на то, что белых в нашей школе можно было пересчитать по пальцам, и я был далеко не самым выдающимся из них. Мой отец, напившись однажды, пытался втирать мне про то, что я должен быть предельно осторожен в жизни, потому что моё лицо прямо-таки просит чьего-то кулака. Очень мило с его стороны.

Я танцую как полный придурок, неловко вскидывая плечи и покачивая головой. Среди толпы я замечаю маячащее белое пятно с рыжей шевелюрой. Минута — и Руфь, сжимая в руке уже, наверное, сотый по счёту красный стаканчик, оказывается передо мной, танцуя рядом и глядя на меня своим фирменным взглядом. Когда-то под её «фирменным взглядом» я мог бы иметь ввиду смесь умопомрачительной страсти, всепоглощающей нежности и готовности дать тебе просраться, если ты вдруг сделаешь что-то не так. Сейчас от него осталась лишь часть про «дать просраться», смешанная с насмешливым презрением и нескрываемым посылом: «Я буду отравлять твою жизнь до тех пор, пока не сдохну». Я ненавижу её всеми фибрами своей души, и стараюсь уделять этой ненависти хотя бы пару минут в день. Ну знаете, я как-то смотрел видео, в котором говорилось, что чтобы преуспеть в чём-то нужно всего двадцать часов. А потом ещё десять тысяч, чтобы стать одним из первых в своём деле. Возможно, мне стоило бы больше практиковаться, и тогда я уже мог бы испепелять эту рыжую шлюху одним только взглядом. Но я тот ещё халтурщик, так что изысканно плеваться желчью в её надменную морду при каждой встрече — довольно неплохой результат для любительского уровня.

Однако, сейчас я по какой-то непонятной причине пьян, а потому даже наслаждаюсь это блядовитой улыбкой, желающей мне смерти и мучений. Это как укус кобры, только… Даже не знаю, с чем сравнить. Становится ли укус кобры менее болезненным, когда ты бухой?

— Как дела у Фэйт? — спрашивает она, перекрикивая музыку, и внутри меня что-то ёкает, будто бы мама пришла с родительского собрания и интересуется моими успехами. А я, конечно, как обычно просрал всё, что было возможно.

— Вы же общаетесь, — отнекиваюсь я, — думаю, она и сама тебе расскажет.

Руфь недовольно морщит нос и снова отпивает из своего стакана. Её глаза подёрнуты пеленой, которая нравится мне больше всех прочих эмоций, которые она может испытывать — пеленой опьянения. Бухло превращает эту прибитую наглухо гидру во вполне безобидную медузу Горгону, которая максимум назовёт тебя пидором или врежется в дверной косяк.

Я теряю счёт времени, и мне начинает казаться, что я уже вечность нахожусь на этой вечеринке. Я родился здесь, я умру здесь. В окружении едва сдавших выпускные экзамены бедняков, половина из которых покатится по наклонной, на которую они уже благополучно ступили, а другая — будет жить на пособие, продолжая доить нашу и без того расшатанную страну.

Один за другим меняются стаканы с пуншем, и я уже не помню, кто я, и где нахожусь. Музыка пронизывает меня до костей, и я перестаю чувствовать своё тело. Ощущаю, как по губам стекает капля тёплой жидкости и, прикоснувшись к своему лицу, вижу на руках следы крови. Голова начинает кружиться, и последнее, что я вижу — это испуганное лицо Руфи, исчезающее в пёстрой танцующей толпе.

— Ну, как твои дела? — с привычной улыбкой спрашивает доктор Андерс.

— Всё ещё как обычно, — бросаю я в ответ, пытаясь удобнее устроиться в чрезмерно мягком кресле, — на прошлой неделе подруга попала в беду, но сейчас вроде бы всё в порядке.

— У тебя получилось ей помочь? — он смотрит на меня поверх очков.

— Да… типа того. Я не знаю, что делать в таких случаях. Сделал всё, что мог и стараюсь не надоедать ей. Майк многое для неё делает… да и Том всегда рядом. Думаю, всё будет окей. Надеюсь.

— Расскажешь, что именно произошло?

— Да ничего такого, что хотелось бы рассказывать… Какой-то ублюдок пришёл на вечерний тату-сеанс, в студии никого не было кроме них двоих, ну и этот кусок дерьма решил, что ему всё можно. Ещё и губу ей разбил, мудила.

— Что ты почувствовал, когда узнал об этом? — нахмурился док.

— Не знаю… какое-то противное чувство. Как будто внутри всё сжимается. И злость, что недостаточно могу ей помочь.

— Но ты ведь помог, правильно?

— Пожалуй, да.

— А что это за девушка? Она тебе нравится?

— Ха-ха, нет, — усмехнулся я, — ну то есть, конечно, нравится, она же наш друг. Это Фэйт, подруга моей бывшей. Я вроде упоминал о ней пару раз.

— А они до сих пор общаются? — спросил он с вкрадчивой осторожностью.

— Вроде да, — я пожал плечами, — но мне как-то наплевать. Фэйт своя чувиха, мы её любим. А общается она пусть с кем хочет, даже если это мразотная Руфь.

— Окей, я понял, — рассмеялся доктор, — как же ты её «любишь» -то. Когда уже расскажешь, чем она тебе так не угодила?