Стивен Кинг - Ветер сквозь замочную скважину

— Если вы думаете, что я сумею узнать того, кто убил папу, то я не сумею. Я даже не помню, видел я его или нет.

— Тебе, может быть, и не придется на них смотреть. — Я был почти уверен, что так и будет. План был такой: мы заводим их по трое в кабинет шерифа и просим задрать штанины. Тот, у кого на ноге обнаружится татуировка в виде синего кольца, и есть наш человек. То есть уже не совсем человек. Или, вернее, совсем не человек.

— Хотите еще конфету, сэй? Там три осталось, а в меня уже больше не лезет.

— Ты их оставь на потом, — сказал я, поднимаясь.

Он тут же сник.

— Вы вернетесь? Мне страшно здесь одному.

— Да, вернусь. — Я вышел, запер дверь камеры и бросил ключи Биллу сквозь прутья решетки. — Вот, возьми. Когда я вернусь, впустишь меня.

Толстого помощника шерифа (того, кто ходил в черной шляпе) звали Стросером. Тщедушного, с выдвинутой вперед нижней челюстью — Пикенсом. Они поглядывали на меня с недоверием и опаской. Я подумал, что это хорошее сочетание. Когда приходится иметь дело с такими, как эти двое, недоверие и настороженность с их стороны — это как раз то, что нужно. Я умел с этим справляться.

— Допустим, я вас спрошу о человеке с татуировкой в виде синего кольца на лодыжке. Вам это что-нибудь говорит? — обратился я к ним обоим.

Они переглянулись, и толстяк — Стросер — сказал:

— Заключенный. Из тюрьмы.

— Из какой именно тюрьмы? — Мне уже это не нравилось.

— Из Бильеской, — пояснил Пикенс, глядя на меня как на последнего идиота. — Ты разве не знаешь? Ты, стрелок, и не знаешь?!

— Билье — это город к западу отсюда, так? — уточнил я.

— Был город, — ответил Стросер. — А теперь только название осталось, а сам город заброшен. Бандиты его разорили пять лет назад. Ходили слухи, что это бойцы Джона Фарсона, но я лично не верю. Это были самые обыкновенные бандиты. Когда-то в Билье стоял милицейский гарнизон — в те времена, когда еще существовала милиция. Они как раз и занимались охраной тюрьмы, куда по решению здешнего окружного судьи сажали воров, убийц и карточных шулеров.

— А еще ведьм и колдунов, — добавил Пикенс с мечтательным выражением лица, как человек, вспоминающий старые добрые времена, когда поезда на железной дороге ходили точно по расписанию, а телефоны звонили гораздо чаще, и их было значительно больше по всей округе. — Всех занимавшихся черной магией.

— И одного людоеда, который съел свою собственную жену, — сказал Стросер с глупым смешком. Я так и не понял, что именно его рассмешило — сам факт людоедства или родственные отношения каннибала с жертвой.

— Его повесили, того парня, — сказал Пикенс. Он откусил кусок от брикета жевательного табака и принялся перемалывать его своей странной челюстью, выдвинутой вперед. У него по-прежнему был вид человека, истосковавшегося по старым добрым временам. — Тогда в Бильеской тюрьме многих вешали. Мы с папашей и матушкой не раз ходили смотреть на казни. Мамаша всегда собирала с собой еды. — Он задумчиво кивнул. — Многих вешали, да. И народ приходил посмотреть. Были там и балаганы с потешными представлениями, акробаты, жонглеры. Иногда проводились собачьи бои. Но казнь, ясное дело, была гвоздем программы. Собственно, ради нее все и шли. — Он хохотнул. — Помню, как один парень сплясал каммалу, когда люк не открылся…

— И как это связано с синей татуировкой на лодыжке?

— А, да, — сказал Стросер, возвращаясь к прерванной теме. — Всем заключенным Бильеской тюрьмы набивали такую татуировку. Я только не помню зачем. То ли для наказания, то ли просто для опознания, если кто вдруг сбежит. То есть так было раньше. Тюрьму-то уже десять лет, как закрыли. Бандиты поэтому и разграбили город — тюрьма закрылась, милиция отбыла восвояси, так что их некому было остановить. И теперь нам приходится самим управляться со всяким отребьем и прочими подонками общества. — Он смерил меня взглядом, который можно было счесть за откровенное оскорбление. — От Гилеада теперь мало помощи. Можно сказать, что вообще никакой. Прямо хоть к Джону Фарсону обращайся, чтобы он подсобил. И некоторые уже обращались, посылали к нему гонцов с просьбой о помощи. — Вероятно, он что-то заметил в моих глазах, потому что вдруг выпрямился в своем кресле и быстро проговорил: — Но только не я, разумеется. Ни в коем разе. Я верю в силу закона и благородную кровь рода Эльда.

— Мы все верим, да, — энергично закивал Пикенс.

— А вы, случайно, не знаете, кто-нибудь из солянщиков сидел в Бильеской тюрьме, пока ее не упразднили? — спросил я.

Стросер как будто задумался, потом ответил:

— Ну да, есть такие. Я бы сказал, четверо из каждых десяти.

С годами я научился не выдавать свои чувства, но тогда я был еще очень молод и не смог скрыть уныния. Стросер заметил, как я изменился в лице, и усмехнулся. Вряд ли он понимал, что эта усмешка могла очень дорого ему обойтись. Последние два дня выдались у меня непростыми, да и мысли о мальчике лежали камнем на сердце.

— А как по-твоему, кто еще взялся бы за такую работу — вкалывать в соляном руднике за гроши? — спросил Стросер. — Наши добрые граждане?

Похоже, Маленькому Биллу все же придется взглянуть на нескольких солянщиков. И будем надеяться, тот, кто нам нужен, не знает, что мальчик не видел его лица, а видел только татуировку на ноге.

Когда я вернулся обратно в тюрьму, Маленький Билл лежал на постели из двух матрасов, которую я ему соорудил. Мне показалось, он спит, но, услышав мои шаги, мальчик сел и обернулся. Глаза у него были красными, щеки — мокрыми. Он не спал, он скорбел. Билл бросил мне ключи, я вошел в камеру, сел рядом с ним и приобнял за плечи. Я ощущал себя скованно и неловко: мне знакомы сочувствие и сострадание, я знаю, что это такое, но я никогда не умел их проявлять, это давалось мне с большим трудом. Однако я знал, что чувствует человек, потерявший одного из родителей. В этом Маленький Билл и юный Роланд были очень похожи.

— Конфеты доел? — спросил я.

— Не хочу больше, — ответил он и вздохнул.

Ветер снаружи взвыл так, что здание затряслось. Потом вроде бы стих.

— Ненавижу этот вой ветра.

Маленький Билл в точности повторил слова Джейми Декарри, и это вызвало у меня улыбку.

— И мне не нравится здесь сидеть, — продолжал мальчик. — Как будто это я сделал что-то плохое.

— Ты не сделал ничего плохого.

— Может, и нет. Но мне уже кажется, что я тут целую вечность сижу. Взаперти. А если они не вернутся до вечера, то мне еще целую ночь тут сидеть. Да?

— Я составлю тебе компанию, — сказал я. — Если у этих помощников шерифа найдутся карты, мы можем сыграть в «Четыре валета».

— Это для малышей, — мрачно проговорил он.

— Тогда в «Не зевай» или покер. Умеешь?

Билл покачал головой и смахнул слезы со щек. Он снова расплакался.