Юлия Славачевская - Третий — не лишний!

Дом внутри украшен дорогими безделушками. Шкафы, кровать, ковер — все на вид дорогое. Мебель с позолотой. Утварь — сплошь предметы высокохудожественного промысла.

— Ты… — начал говорить Эмилио, опуская голову ниже и прикрывая лицо распущенными волосами. — Неважно. Просто принимай все как должное.

— А если это «должное» изменится? — нахмурилась я, отпихивая назойливую руку Филлипэ, настойчиво пытающую не просто смазать, а чуть ли не кусками эту мазь положить.

— Для тебя — нет, — нахмурился Филлипэ, плечом отбрасывая за спину косу. — Не изменится. Только не пытайся сбежать и не причиняй себе вреда. А также не смей отталкивать нас. Все остальное — это наша забота.

— О как! — оттолкнула я обоих и забаррикадировалась подушками. — Нашли себе сексуальную игрушку. Щелк пальцами — и раздвигай, дорогая, ноги? Другой работы у тебя нет и не будет. Так?

— Именно так, — невозмутимо кивнул Филлипэ. — Это твоя обязанность и твое предназначение, — он вернулся, взял мое лицо в большие ладони и заставил смотреть себе в глаза, где уже сверкали искры бешенства. — И никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся сбежать. Я все равно тебя найду, и ты об этом пожалеешь!

— Уп-с! — не нашлась я что сказать, но стало жутко.

— Ложись! — скомандовал Филлипэ, отбирая у меня подушки. — Или я положу тебя сам!

— Зачем? — для начала спросила я, отползая еще дальше. Выражение его лица мне очень не нравилось. С таким или убивают, или целуют. Непреклонное выражение, каменное. Только вот мне не хотелось проверять, что именно будет происходить потом. Не комильфо в обоих случаях. Перебор впечатлений на сегодня.

— Нам нужно привести тебя в порядок, — спокойно пояснил Эмилио, бросая на друга недовольный взгляд. — Ты же не собираешься спать в таком виде?

— Я вообще не собираюсь спать! — озверела я. — Ни в этом виде, ни в другом! А с вами я вообще спать отказываюсь! Ищите себе новую надувную куклу!

Ой, кажется, я зря это сказала. Взрывной характер довел меня-таки до мины. Ба-бах!

— Магдалена! — взорвался Филлипэ, вскакивая с кровати и отбегая, как будто не доверяя себе.

— Маруся! — рявкнула я, тоже вскакивая, но, правда, с простыней. — Если ты не можешь запомнить моего имени, то я высеку его зубилом на твоем крошечном мозгу!

— Какой вид, — облизнулся на меня сзади Эмилио. Я обиженно отвернулась, и тут меня застали врасплох и скрутили, разложив на кровати.

— Изнасилуете? — поинтересовалась я, начиная дергаться.

— Всенепременно, — пообещал мне синеглазый и пошел за… водой.

Притащив теплую воду в красивом керамическом тазике, они очень споро обтерли меня с ног до головы мягкой тряпкой, потом смазали все пострадавшие на их взгляд места и замотали в одеяло.

— У тебя ничего не болит? — поинтересовался Эмилио, забираясь рядом, пока Филлипэ утаскивал использованную воду.

— Болит, — буркнула я, поворачиваясь к нему спиной. Из вредности.

— Где? — озаботился он.

— Запястья, — капризничала я, начиная осознавать свою власть над ними. Хотя и не понимала — почему. — Вы ж, медведи, если уж схватите…

Мне поцеловали каждое запястье, потом каждую щиколотку, потом каждый пальчик… Потом пришел успокоившийся Филлипэ и тоже полечил…

— А больше я пока не придумала, что у меня еще болит, — пробормотала я, погружаясь в дрему. — Когда придумаю — скажу.

— Спи, заноза, — поцеловал меня Филлипэ в макушку, укладывая мою голову на свою грудь.

И я уснула, обогретая с двух сторон большими и теплыми партнерами. И хотела бы сказать «по траху» — но не могу. Язык не поворачивается. Они ко мне относятся… не могу сказать «сердечно» или «любовно». Но все же как-то странно и необычно…

Ну да ладно. Разберусь со временем.

Я сладко посапывала до самого полудня. Проснувшись, обнаружила, что мои грелки во весь рост удрали. Видимо, от греха подальше. В прямом смысле этого слова. Но зато вместо себя взамен оставили теплое, стеганое одеяло, подбитое мехом.

Господи, хорошо, что не вибратор. С их заботливостью станется подложить мне электронного друга для хорошего настроения.

Я зевнула и сладко потянулась, наслаждаясь одиночеством и покоем…

— Куда прешь, скотина косоглазая! — заорали внизу. — Тебе куда было сказано это нести, а? А ты куда понес?

— И что тут за светопреставление? — нахмурилась я, быстро соскакивая с постели и заворачиваясь в шелковую простынь. Осторожно высунула нос за дверь — никого. Тогда прокралась к лестнице и свесилась вниз, рассматривая переполох, царивший на первом этаже.

Итого… Два молодых парня — один рыжий нахал, второй — высоченный белобрысый угрюмец, меткими пинками и едкими словечками подгоняли слуг, которые грузили окрестный домашний скарб в корзины и сундуки и выносили за порог.

— О, как! — вытаращилась я на это действо. — Приплыли. Это типа, чтобы алименты не платить? Или — прости любимая, но прошлая ночь была ошибкой?

— Чего встал? — наградил белобрысый пинком зазевавшегося слугу. — Тебе тут, что, медом намазано?

— Там… это… леди, — пробасил слуга, кивая в мою сторону.

«Леди» мне быть понравилось. Хоть и недолго, судя по срочно наметившемуся переезду. Только мне непонятна их мужская логика. Я бы, например, выставила бы меня за дверь с вещами, а они сами съезжают. Лоси застоялись? Рога пылью покрылись? Так мы счас встряхнем!

— Доброе утро, леди, — поклонился мне высокий блондин, привлекая внимание рыжего. Тоже, кстати, достаточно высокого. После чего рыжий мне, в свою очередь, поклонился и быстренько свалил. Никак пошел господ предупреждать, что их за хвост поймали.

— И вам доброе утро, — подарила я всем улыбку, от которой встала вся работа. Все, кто находился внизу, уставились на меня с выражением неописуемого счастья. Я им конфету выдала или какой-нибудь аванс? Или им моя простынь глянулась?

— Леди, — еще раз поклонился мне белобрысый, отойдя от первоначального шока и перестав мечтать о чужой простыне. — Вы бы вернулись в комнату, чтобы эти бездельники на вас не глазели.

— Да на «раз», — фыркнула я, удаляясь. — Подумаешь, — бухтела я, шлепая босиком. — Помешала кому-то уйти не прощаясь… И оставить меня мало того, что использованную, так еще и голую, и босую. Три-в-одном — это как-то многовато…

— Леди! — ввалился в дверь рыжик с подносом в одной руке, в другой — ворох тряпья, прижатого в груди.

Я как раз только стащила с себя простыню.

Парень только меня увидел в натуральном виде, так глаза зажмурил от моей неземной красоты и пошел в мою сторону наощупь. Похоже, хлопец верит исключительно поговорке: «Пока руками не потрогаю, ни за что не поверю!»

Я быстро обмоталась простыней снова, чтоб не травмировать несчастного: