Валерий Евтушенко - Конан и день льва

Принц не забыл свое обещание спустить шкуру с Просперо, но никак не мог придумать, как заманить пуантенца в ловушку, пока случайно его взгляд не наткнулся на ларец с дорогим пуантенским вином, который несколько лет назад ему подарил граф Троцеро. Этот ларец, вмещавший пять бутылок старого пуантенского вина, был инкрустирован драгоценными камнями и на его сторонах были изображения леопардов, геральдических символов пуантенских графов. Нумитор вино так и не попробовал, но ларец постоянно находился среди других вещей принца. Когда он попался на глаза Нумитору в очередной раз, принц задумался, глядя на него, а затем приказал позвать к нему одну из своих придворных дам маркизу Гвендолайн Лаэртскую, синеглазую красавицу-блондинку лет двадцати пяти. Они долго о чем-то разговаривали, а по окончании беседы маркиза взяла с собой ларец и куда — то уехала в своей карете, в сопровождении четырех придворных офицеров принца.

В последнее время лагерь Повстанческой армии находился в излучине Луарны, где ее течение поворачивало к юго-востоку и она лиг двадцать или больше несла свои воды параллельно Хороту, прежде чем слиться с Тайбором. Здесь находился небольшой городок Реймс, центр одноименного графства. Конан разбил свой основной лагерь в полулиге от Реймса, обнеся его рвом и валом, но в нем находились только мечники, боссонские лучники и туранцы Сагитая. Просперо с конницей расположился на широком лугу прямо у Луарны, разбив свой шатер на высоком холме над рекой. Палатки Альбана, Рагномара, других офицеров и солдат располагались у его подножия. Внезапного нападения Просперо не опасался, поэтому рвом и валом свой лагерь не обносил, просто в ночное время высылал усиленные конные дозоры далеко в степь, а внутри лагеря дежурили конные патрули.

Выйдя утром из своего шатра, Просперо залюбовался быстрой Луарной, кажущейся отсюда, с высоты холма, голубой лентой, оброненной кем-то посреди зеленого луга, но случайно бросив взгляд в сторону Реймса, увидел приближающуюся оттуда карету, запряженную четверкой гнедых лошадей. Ее как раз остановил конный патруль, начальник которого, переговорив о чем-то с тем, кто находился внутри, показал рукой в сторону холма с шатром на его вершине, и разрешил следовать дальше. Просперо готов был поклясться, что в окне кареты мелькнула чья-то золотоволосая головка. Пуантенец всегда был изрядным ловеласом и не пропускал ни одной молодой и красивой юбки, но в последнее время, занятый походами и сражениями, контактов с женским полом не имел, что его уже порядочно угнетало. Он подумывал о том, чтобы съездить в Реймс, видневшейся в лиге отсюда, где у местного графа часто собиралось светское общество и всегда можно было найти нескольких легко доступных дам, но все никак не мог выбрать времени. Поэтому, завидев светловолосую головку в окне кареты, он почувствовал вполне понятное возбуждение, тем более, что карета явно направлялась прямо к нему. Он был одет в белой рубашке со сборками на рукавах и плечах по тогдашней моде, но в шляпе с плюмажем. Поэтому когда карета, на дверцах которой были видны изображения баронской короны, остановилась в пяти-шести шагах от него и форейтор, соскочив с облучка, бросился открывать дверцу, Просперо сделал несколько шагов к показавшейся в ней даме и, как галантный кавалер протянул руку, помогая сойти на землю. Дама, коснувшись ногой в изящном башмачке земли, оступилась и почти повисла на его руке, обняв Просперо второй рукой за шею и обдав его ароматов духов. Была она необыкновенно прелестна в самом расцвете своей юности — высокая синеглазая красавица-блондинка с высокой грудью, осиной талией и длинными ногами грациозной серны.

— Ах, простите мою неловкость, — произнесла она низким бархатным контральто, обдав его щеку своим жарким дыханием.

Но при этом дама не сделала никакой попытки отпустить его шею и от звука ее голоса, жаркого дыхания и позы в которой они застыли на какие-то мгновения, Просперо почувствовал себя пятнадцатилетним юнцом, все естество которого взметнулось, охваченное необузданным приступом страсти. Инстинктивно поняв его чувства по затуманившемуся взору светло-карих глаз, дама слегка отстранилась, продолжая все же держать его рукой за шею и, медленно отпуская ее провела, будто невзначай, своей изящной ладонью по его щеке, нежно погладив ее. Просперо с затуманившимся от прилива страсти взором, выглядел словно брачующийся олень перед самкой, поэтому дама, не спрашивая разрешения, проследовала шатер, а он устремился за ней.

Оказалось, что зовут ее Гвендолайн, она вдова умершего полгода назад барона Крузеро из Южного Пуантена, следует сейчас в Шамар к родственникам. Просперо давно не был в Пуантене, а юг своей родины знал вообще плохо и какие там есть бароны плохо себе представлял. Во всяком случае имя покойного мужа дамы ему ни о чем не говорило, но оно его и мало интересовало, он почти откровенно раздевал ее взглядом, заставив даже ее щеки слегка порозоветь от смущения.

— Но, когда я заехала в Террону, повидаться с графом, — рассказывала Гвендолайн, — он узнав, что я буду проезжать Реймс, попросил меня разыскать вас и передать этот подарок.

Баронесса откинула полог шатра и сказала несколько слов форейтору, который достал из кареты ларец, украшенный геральдическими знаками графа Троцеро и, войдя в шатер передал его Просперо.

— Здесь пять бутылок старого пуантенского, которые, как надеется граф, вы разопьете с вашим и его другом генералом Конаном! — с очаровательной улыбкой произнесла баронесса, слегка поправив складки своего дорого платья, лиф которого оставлял открытой большую часть ее изумительного алебастрового бюста.

— Но, может, быть, милая баронесса, вы не откажетесь выпить со мной? — охрипшим от возбуждения голосом спросил Просперо, открывая ларец.

— Конечно, не откажусь, — придержала дама его руку, — но не здесь. Бряцание оружие, ржание лошадей — все это не для меня, я чувствую себя тут очень неуютно. Я остановилась в Реймсе вот по этому адресу, — она протянула ему записку, — буду ждать вас сегодня вечером. Признаюсь, только три дня тому назад окончился мой траур по мужу и я давно была лишена мужского общества, а равно и мужского внимания.

Она протянула руку для поцелуя и Просперо прочитал в ее взгляде столь многозначительное обещание, что покрыл ее руку поцелуями до самого локтя. Дама шутливо сопротивлялась, просила подождать до вечера, но Просперо вскоре заметил, что и ее взор начал туманиться и она сама не столько сопротивляется, сколько прижимается к нему своей твердой грудью и роскошными бедрами. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, но в это время полог шатра откинулся, в него вошел хмурый Альбан. Он доложил, что Конан срочно вызывает к себе Просперо.