Hioshidzuka - Вернуться в сказку

— Как? — удивляется девочка. — Вы видели такую помолвку?

Она бежит за ним. Боится не поспеть. Не привыкла. Не привыкла ходить так часто и так много. Привыкла сидеть у себя в крепости и вышивать глупые картинки. Куда ей — угнаться за Йоханом? Даже за больным, искалеченным. Он привык ходить быстро. Почти бежать. И пусть он сильно хромает — миловидной Елисавет ни за что за ним не угнаться, если Йохан решит идти достаточно быстро.

— Да. Видел. Это давно было.

Так давно, хочется сказать ему, что та женщина уже давно умерла, а демон в тюрьме. Так давно, что ни осталось в живых ни одного больше, кроме самого Йохана, свидетеля той помолвки. Так давно, что сам Отступник теперь стар, уродлив и болен. А тогда, тогда он был молод, красив и почти что здоров. Он был на самом деле счастлив. А теперь, должно быть, умрёт в совершенном одиночестве. И никто не положит цветов на его могилу, если таковая будет. Никто не будет и знать, где будут покоиться останки одного из героев — или злодеев — прошлого. Никому не будет до этого дела. И, наверное, это хорошо.

— И каково это? — спрашивает Елисавет. — Расскажите! Пожалуйста…

Йохан осторожно касается пальцами перстня. Того — красивого, с ярко-алым рубином. Единственная вещь, которая осталась ему от былых времён. Перстень с руки Драхомира — последнее, что тот успел передать ему перед тем, как приговор вступил в исполнение. Вещь, за которую потом Киндеирн долго сверлил взглядом Йохана. Барду было жаль старого владыку Лантаргарда. Какой бы тяжёлый характер ни был у старого демона — сына он любил.

— Того демона звали Драхомир… — тихо произносит Йохан.

От произнесения этого имени почему-то становится немного легче. Будто бы какой-то страшный груз свалился с его плеч. Будто от того, что какая-то девчонка будет знать его историю, ему станет легче. Но, почему-то, действительно, становится легче. И он рассказывает всё о той помолвке — о красивом платье Деифилии, о целом океане живых цветов, об улыбающихся глазах Драхомира, о хмуром маленьком Асбьёрне…

Он рассказывает ей то, что когда-то было его жизнью. То, что до сих пор остаётся его жизнью.

Королевский дворец Орандора был огромен. На подземных этажах там размещалось восемь библиотек, четыре полноценных тронных зала, около семнадцати бальных залов, несколько залов с макетами разных зданий столицы Орандора (многих из них уже не было в действительности), несколько весьма обширных лабораторий, пара картинных галерей, нечто, походящее на архив, нечто, походящее на пыточную, с десяток спален, несколько парадных спален, которые раньше Альфонс Браун видел лишь в фильмах, так же, несколько тайных спален, скрывавшихся в коридорах, в которые можно было попасть некими странными способами. А уж о гостиных, кабинетах, столовых, комнатах для детей, комнатах для игры в бильярд или комнат с роялем (Альфонс почему-то отделял их в отдельную категорию комнат) можно было и не говорить. Их было так много, что, даже если бы Алу взбрело в голову составить опись каждого из помещений дворца, он всё равно их всех бы и не упомнил.

Альфонс задумчиво вертит в своей руке фарфоровую статуэтку. Кажется, это была фигурка из той коллекции фарфоровых и бронзовых статуэток, что обнаружилась в старом кабинете короля Георга Траонта. Конкретно эта фигурка была некогда раскрашена, но краска во многих местах слезла. Становится почему-то жутко грустно. Альфонс уже не может бороться с этой всепоглощающей тоской…

Король Генрих искусство не любил. Так что большую часть богатейшей коллекции картин, гравюр, статуэток, бюстов и скульптур пришлось отгребать практически в чуланах. Многие из шедевров — что именно было шедеврами, правда, определял вовсе не король, он не слишком понимал в этом — были в столь плачевном состоянии, что и взглянуть на них было без слёз невозможно. Слезшая и выцветшая краска, сплошные сколы, царапины, неровности — должно быть, до царствования Генриха ничего этого не было.

Ал никогда раньше не считал себя особым любителем всей этой мишуры, этим скорее интересовалась Мария, но от подобного варварского отношения даже ему стало несколько не по себе. Что уж говорить о Теодоре Траонте, который разве что за сердце не хватался, видя сию недалёкость собственного старшего брата. «Сводного старшего брата», как обычно Траонт не упускал возможности учтиво поправить своего короля.

Одна из картин, что стояли в чулане, называлась «Эремина Гайффренская во дворце короля Войцеха». Фигурка самой Эремины — во всяком случае, король думал, что это именно так — в сиренево-жёлтом платье в центре картины Альфонсу не слишком понравилась, а вот угловатая фигура человека в алом и с железной короной, что опирался одной рукой на свой трон весьма понравился. Вид у этого короля Войцеха был грозный. Что надо. Альфонс попытался найти ещё картин по этому сюжету, но нашёл лишь три полотна, что имели названия: «Эремина Гайффренская со своей сестрой Анджреминой», «Эремина Гайффренская просит аудиенции у клира Джованни Майтронченни» и «Эремина Гайффренская восходит на костёр». Что же… Очевидна, эта Эремина была для Осмальлерда кем-то вроде Жанны д’Арк. И всё равно она Альфонсу не слишком нравилась. Король Войцех был куда занимательнее… Альфонс Браун решил, что будет весьма правильно что-нибудь про него прочесть. Хотя бы просто потому, что нужно было хоть частично знать историю мира, в котором он сейчас находился.