Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов [сборник, litres]

Несмотря на колючую внешность, Коринде был по-настоящему очень мил. Жаль, что она его обидела. Джейн искренне надеялась, что не нажила в нем врага. Эта мысль беспокоила ее всю дорогу до Пентекоста.

В Дом Инколоре — или, точнее, в физическое воплощение здешнего филиала Дома Инколоре — вела серая, непримечательная дверь. Она открылась от легкого прикосновения и бесшумно закрылась за спиной. Джейн нерешительно двинулась по тускло освещенному притвору.

Зал, куда она вступила, ошеломлял. Он казался пещерой сводчатых и арочных теней, вздымавшихся циклопическими изгибами, пропадавшими в далеком сумраке над головой. Серые стены, превращавшиеся, если их коснешься, в гранит, обрамляли стройные белые колонны, чуть заметно светившиеся в льющемся издалека свете. Сначала Джейн решила, что колонны мраморные, но когда задела одну, та оказалась теплой и гладкой, как слоновая кость.

Джейн в изумлении снова посмотрела на своды, голова ее кружилась от узнавания. Она стояла внутри грудной клетки какого-то громадного чудовища, чьи ребра и кости были отполированы и переделаны в опоры гранитного зала. Да как такая тварь собственный-то вес могла выдержать? Ее внутренности наверняка расплющило бы под собственной тяжестью. И откуда ей было взять достаточно пищи, чтобы поддерживать свое существование? У нее, должно быть, невероятно медленный обмен веществ. И наверное, все ее движения были мучительно медленными, века уходили на одну мысль, эпохи — на выполнение одного действия.

— А вот и ты. — Фата Инколоре быстрым шагом вошла в зал, натягивая перчатки. — Идем?

— Гм, да. Почему бы и нет?

Джейн продолжала с любопытством разглядывать колонны слоновой кости. Не могла удержаться. Инколоре проследила за ее взглядом.

— Мой предок.

— О!

Джейн проследовала за хозяйкой дома в галерею за правым рядом колонн. Они погрузились в открытый лифт, детали которого были невидимы в сумраке, и поднялись на верхнюю галерею. Узкий коридор уводил глубже в тень. С каждым шагом они все больше удалялись от входа.

— Я думала, мы идем куда-то наружу, — заметила Джейн.

— Да. В то место, которое ты согласилась увидеть.

— Ты не собираешься взять кого-нибудь в провожатые?

Инколоре казалась маячащим впереди силуэтом, вырезанным из серой бумаги, постоянно угрожающим потускнеть до полной неразличимости. Шаг у эльфийки был широкий, и Джейн приходилось торопиться, чтобы не отстать от нее.

— Без надобности. В моем доме имеются двери, которые ведут туда, куда я захочу. — Фата умолкла, вытянув руку, и оглянулась через плечо. В ее спокойных глазах горели две хищные искры. — Сюда.

Джейн шагнула в дверь, и ее ослепил солнечный свет.

Когда зрение вернулось, вокруг была больничная палата. Запах антисептика угадывался безошибочно, как и полузадернутые казенные занавески, перед которыми в косом луче густого и золотистого, словно мед, света танцевали пылинки. Однако Джейн могла с уверенностью сказать, что на многие мили вокруг Пентекоста нет ни одной больницы.

В коридоре громко процокали каблуки. Инколоре подошла и закрыла дверь. Тишина вернулась. У нее за спиной бесследно закрылся портал, через который они вошли. В центре палаты находился стеклянный гроб, рядом пылилась без дела капельница.

В гробу спала женщина.

Тонкая высохшая фигурка. Под тонкой дымкой белых волос проглядывала розовая кожа головы. Лицо изборождено глубокими морщинами. Джейн сначала решила, что женщина старая, но потом поняла, что это не столько старость, сколько усталость. Во сне женщина обрела подобие печального умиротворения. Кожа на лбу и в уголках глаз оставалась напряжена, словно она вглядывалась в далекую даль. Но рот был расслаблен и спокоен. Выражение лица складывалось не радостное, но такое, какое бывает у тех, кто после долгой борьбы, с трудом, но все-таки дождался прекращения страданий.

— Она смертная, — сказала Инколоре. — Подменыш, как и ты.

— Не понимаю, о чем ты… — начала Джейн. Затем, увидев расползающееся по лицу фаты Инколоре снисходительное выражение, спросила: — Откуда ты знаешь?

— Я занимаюсь этим, милое дитя, забыла? Тебе не скрыть от меня свое происхождение, так же как и от Ракеты. — Она коротко рассмеялась. — Не волнуйся, я не выдам твою тайну. Что такое мелкая потеря при моих-то запасах?

Джейн немного помедлила, прежде чем спросить:

— Что с ней?

— Болезнь Спящей красавицы. — Фата Инколоре затушила окурок в стакане с водой и выщелкнула новую сигарету из пачки. — Среди подменышей определенного возраста она носит эпидемический характер. Они ведь по сути нездешние. Мир отторгает их. Или они отторгают мир. Подобное вскоре произойдет и с тобой. Тебя это пугает?

— Да. — Джейн зачарованно вглядывалась в лицо женщины. Пытаясь понять ее, пытаясь постичь, какие чуждые сны разыгрываются в театре ее спящего мозга. — Нет. Не знаю. Кто она?

— Ее имя Элизабет.

— Элизабет. — Джейн повертела имя на языке, смакуя его экзотические слоги. Это был первый чистокровный смертный, за исключением ее самой, с которым она встретилась на своей памяти. — У нее такой вид, будто она прожила тяжелую жизнь.

— А как же иначе?

У окна стоял небольшой столик с увядающими цветами в вазе, превращенной Инколоре в пепельницу, стаканом и искореженной сосенкой-бонсай в глазурованном керамическом горшке. Эльфийка взяла горшок и водрузила его на ладонь.

— Этому дереву больше ста лет. Знаешь, как ему останавливают рост для достижения желаемой формы?

— Обвязывают ствол проволокой, верно? Ограничивают поступление воды и не предоставляют достаточно почвы для роста. И подрезают ветви.

— Да. Это, разумеется, просто растение. Пригодный для службы полукровка требует гораздо большей обработки. Но у нас опытные садовники. Они начинают с пересадки мальчиков-полукровок и их матерей в маленькие домики в огороженном поместье, устроенном для этой цели на Южном острове среди вечного лета. Дивное место, ты бы его полюбила. Жизнь там приятна. Холмы звенят от смеха, привязанность матерей к сыновьям поощряется. Некоторые отказываются, и таких выбраковывают и посылают обратно на те же заводы, куда отправляют их дочерей. Большинство, однако… ладно. Богиня не оставила им иного выбора, кроме как любить своих детей. Они растят их как можно лучше. И стараются не думать о будущем. Но в саду имеются слуги — сказители и прочие, — которые исподволь напоминают детям о благородном наследии их отцов. Когда мальчики становятся достаточно взрослыми, их наряжают в шелка и везут в гости к эльфийской родне. В отчем доме детей встречают с распростертыми объятиями. Они впервые вкушают богатства. Им ни в чем нет отказа. Старшие родственники обращаются с ними с бесконечной снисходительностью. Затем их снова одевают в шерсть и возвращают в лачуги. Так мало-помалу формируется их характер. Честолюбие поощряется. Зависть неизбежна. С наступлением половой зрелости находятся кузины, которые заманивают их в постель, обучают искусству ухаживания, а на публике насмехаются над ними. Отцы ясно дают понять, что сыновья нечистой крови, бастарды, которых никогда не признают. Утирать слезы унижения выпадает на долю смертных матерей. И каков, по-твоему, результат?