Джон Толкин - Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения

Был одинокий человек,
Сидел всю ночь, весь день,
Сидел он камнем целый век —
Без тени! Где же тень?
Для белых сов он был шестком
Под зимнею луной,
А летом птиц не счесть на нем, —
Ведь камень — не живой.

Однажды в сумерках — она
Пришла из темноты,
Вся в сером, волосы — волна,
А в волосах — цветы.
И вышел он из камня вон,
Распалось колдовство,
В свои объятья принял он
Ее, она — его.
И под звездой ночной, и днем
С тех пор своих дорог
Нет у нее: она — при нем,
Внизу, в тени, у ног.
Но ежегодно суть вещей
Выходит изнутри
И вновь их двое, и он с ней
Танцует до зари.

Было солнце юно и месяц млад,
Когда выпевали боги свой клад:
Серебрую россыпь в зелени трав
И золота в водах прозрачных расплав.
Щель Хелля еще не разверзлась тогда,
Дракон не рожден был, ни гном — в те года
Здесь жили издревние эльфы одни,
Волшебным пеньем творили они
В холмах средь лесов много дивных вещей
И чудо-венцы для своих королей.
Пришел им закат, звук волшебных словес
Сталь заглушила и грохот желез;
Нет песен у жадности, только ощер
Угрюмый во мраке тесных пещер
Над грудой сокровищ, — вековечного зла
На родину эльфов тень наползла.

Жил в темной пещере старый гном,
Плененный золотом и серебром,
В работу он вкладывал силу и злость,
Ладони истерты по самую кость:
Монеты ковал и снизки колец,
И власть королевскую думал кузнец
Купить! Но вовек не покинул свой склеп,
И сморщился он, и оглох, и ослеп,
И скрючились руки и стали дрожать, —
Он камушка в пальцах не мог удержать.
И он не услышал, как недра горы
Дрожали, когда, молодой в те поры,
Свою жажду сокровищ дракон утолил —
В пещеру заполз и огнем опалил.
В том пламени алом сгорел гном дотла,
Осталась от гнома па камне зола.

Жил старый дракон. Под серой скалой
Свой век пролежал он, одинокий и злой;
Когда-то был счастлив, когда-то млад,
Но, к злату прикован, стал он горбат,
Иссох, и померк алый свет его глаз,
И даже огонь в его сердце угас.
Алмазы вросли в его шкуру, привык
Сокровища пробовать он на язык,
Знал каждую вещь и каждый излом
Того, что лежит под черным крылом.
Он думал всегда об одном — о ворах:
Как плоть он сожрет и сотрет кости в прах,
И кровью напьется. Его голова
Бессильно поникла, он дышит едва
И звона кольчуги не слышит.
На бой Дракона зовет воитель младой;
Сверкнул у героя в руках острый меч,
И тот, кто сокровища должен стеречь,
Чьи зубы — кинжалы, чья шкура была
Как сталь, — змей погиб, не поднявши крыла.

Жил старый король. Белоснежно седа
До костлявых колен отросла борода
С тех пор, как, юный, на трон воссел.
Веселья не знал он, не пил, не ел,
И думал всегда об одном — о своем
Богатстве в большом сундуке под замком,
О золоте том и том серебре,
Что за кованой дверью хранятся в горе.
Его меч заржавел, его слава прошла,
Бесчестен был суд и неправы дела,
Хоромы безлюдны, темны — оттого ль,
Что был он эльфийского клада король?
Не чуял он крови, не слышал врагов,
Ни стука копыт, ни звука рогов —
Сгорели хоромы, погибла земля,
И в холодную щель брошен труп короля.

Был он и есть, под горой древний клад,
Забытый за створами кованых врат,
И смертный вовек в те врата не войдет.
Зеленая травка по склонам растет,
И овцы пасутся, и птица свистит,
И ветер морской в листве шелестит.
Да! ночь охраняет извечный клад,
Пока земля ждет, пока эльфы спят.

Вдоль моря я шел и ракушку нашел,
лежала в сыром песке,
Блестя от воды наподобье звезды,
и вот — заблестела в руке.
В ней звук зародился, потом повторился,
едва уловим, вдалеке:
Во мне он звучал, как волна о причал
или колокол на маяке.

И неторопливо с теченьем прилива
ко мне, вижу, лодка плывет:
«Все минули сроки, а путь нам далекий».
Я сел и сказал ей: «Вперед!»

И вот наяву, как во сне, я плыву,
закутан в дремоту и мгу,
К неведомой мне вечерней стране
за бездной, на том берегу.

Так плыл я и плыл, а колокол бил,
раскачиваясь над волной;

Вот рифов гряда, где вскипает вода,
и вот он, тот берег иной.
В мерцающем свете там море, как сети,
где звездные блещут тела,
Над морем утесы, как кости, белесы,
и лунная пена бела.
Сквозь пальцы протек самоцветный поток
жемчужен песок и лучист:
Свирель из опала, цветы из коралла,
берилл, изумруд, аметист.

Но там, под скалой, под морского травой —
пещера темна и страшна,
И будто мороз коснулся волос…
Я — прочь, и померкла луна.

Бежал я от моря в зеленые взгорья,
напился воды из ручья,
И, вверх по теченью, ступень за ступенью,
в край вечного вечера я
Взошел — на ступень, где свет — это тень,
где падшие звезды — цветы,
Где в синем зерцале, как луны, мерцали
кувшинки, круглы и желты.
Там ива тиха и сонлива ольха,
не бьется река в берега,
Там на берег ирис мечи свои вынес
и с копьями встала куга.
А небо все в звездах, и полнится воздух
музыкой у тихой реки,
Где зайцы и белки играют в горелки,
глазеют из нор барсуки
И, как фонари, горят цветом зари
глаза мотыльков в полутьме, —
Там свирель и рожок, и танцующих ног
легкий шорох на ближнем холме.
Они, кажется, тут, но меня-то не ждут —
ни танцующих нет, ни огня:
Свирель и рожок от меня со всех ног,
и шуршание ног — от меня.

Трав речных-луговых я нарвал и из них
драгоценную мантию сплел,
С жезлом-веткой в руке и в цветочном венке
на высокий курган я взошел
И, как ранний петух, прокричал во весь дух
горделивый и резкий указ:
«Да признает земля своего короля!
Все ко мне на поклон сей же час!
Где же вы, наконец? Вот мой жезл и венец,
меч мой — ирис, тростина — копье!
Почему же вас нет? Что молчите в ответ?
Все ко мне! — вот веленье мое!»

И тут же на зов, словно черный покров,
тьма пала, и я, будто крот,
Пластаясь внизу, на ощупь ползу
то ли по кругу, то ли вперед;
Вокруг — мертвый лес, где опала с древес,
шуршит под руками листва:
Я сижу на земле, мысли бродят во мгле,
и кричит надо мною сова.
Год единый и день я сидел там, как пень,
и в трухе копошились жуки,
Ткали сеть пауки, из-под пальцев руки
грибы выросли, дождевики.
Ночь — как тысяча лет, но увидел я свет
и увидел я, что поседел:

«Пусть я прах и тлен, пусть я слаб и согбен,
но покину этот предел
И найду как-нибудь к морю путь!»
Брел я, брел. А летучая мышь
Всю дорогу парила, перепончатокрыла,
надо мной. Я кричал ей «кыш-кыш»
И шиповником бил. Весь изранен я был.
На плечах моих старости груз.
Но вот дождь — и какой!
Пахнет солью морской
и соленый на вкус.