Яцек Пекара - Прикосновение зла

Сын, повторил я мысленно. Конечно же: сын!

– Эй, ты, поломанный, – позвал я стражника, с которым мне недавно пришлось обсудить вопросы серьёзного отношения к моим словам.

Он быстро примчался к столу и вытянулся по стойке «смирно», вытаращив при этом глаза. Могут ли глаза быть вытаращены исполнительно? Понятия не имею, но его были.

– Мигом сбегаешь к дому ведьмы и приведёшь её сына. Понял? И не ошибись! Это должен быть маленький Грольш, а не первый попавшийся сопляк с улицы.

– Так точно, мастер инквизитор! Будет сделано, мастер инквизитор! – Он рысью бросился к двери.

– Правильно ли я понял ваши намерения, мастер? – Медик наклонился ко мне и заговорил шёпотом. У него было обеспокоенное лицо. – Если я правильно понял отданный вами приказ, чтобы добыть показания матери вы собираетесь пытать на её глазах невинного ребёнка?

Я доброжелательно улыбнулся, потому что доктор Кирш проявил необыкновенную для своей профессии нежность чувств. Но это только хорошо о нём свидетельствовало.

– Дорогой доктор, – мягко ответил я, – я, может, и не являюсь человеком, который с отчаянными рыданиями наклоняется над каждым сломанным стеблем травы, но я не привык издеваться над невинными детьми. Только, видите ли... она об этом не знает, не так ли?

Доктор Кирш нахмурился, а потом улыбнулся, обнажив до самых дёсен широкие зубы. Они выглядели в точности как жёлтые лопаты, с которых не стряхнули остатки земли.

– Ох, в хитрости вам не сможет отказать даже тот, кто неведомо как сильно вас ненавидит. Если бы вы состязались с Улиссом, то этот грек, без сомненья, остался бы без штанов, жалобно оплакивая тот миг, когда ввязался с вами в конкуренцию на поле, на котором не был в состоянии обогнать вас и на шаг, хотя и всеми силами старался.

– Это всё опыт, – ответил я шутливым тоном.

– Но вы обещаете мне, что с ребёнком ничего не случится? – Добавил он, всё ещё обеспокоенно. – Потому что, при всём уважении к вам и преславному учреждению, которое может похвастаться, что такой успешный инквизитор служит в его рядах, то в подобном деле я, с вашего извинения, участвовать не смогу. – Он развёл руки и опустил глаза. – Многолетняя практика наглядно утвердила меня в скромном мнении, что я обладаю слишком слабой психической конституцией, чтобы пережить столь радикальный опыт без вреда для здоровья.

– Охотно вам это обещаю. Не волнуйтесь. Мы только напугаем эту бабу, и не пройдёт и нескольких дней, как ребёнок будет смеяться над устроенным здесь театром.

– Конечно, так и будет, так и будет, – с пылом поддакнул медик.

Потом нам пришлось ждать возвращения охранника, который, я надеялся, успешно завершит миссию по поиску маленького Грольша. Тем временем я приказал подставить Марии стул, и она сидела на нём, прямая, как палка, и неподвижная, словно статуя. Она даже не смотрела в нашу сторону, а снова уставилась бездумным взглядом в одну точку на стене.

– Что за достойное сожаления упорство, пробуждающее не только богобоязненную злость, но и, честно говоря, пугливое дрожание сердца в душе каждого христианина, исходит от этого создания, – зашептал мне доктор Кирш.

– Эта женщина в борьбе со мной сделала оружие из своей слабости, – ответил я через некоторое время. – Надо признать, хитро придумано...

– Так вы думаете, что это преднамеренное и коварное притворство? – Мой спутник широко распахнул глаза. – О подлость людская, где те границы, за которыми ты не посмеешь беспокоить людей правого сердца!? – Он театральным жестом возвёл руки к потолку. – Как я сейчас вижу, – продолжал он, – всю сложность вашей работы, мастер инквизитор, тех, кто был выкован острейшим оружием для борьбы с врагами Господа нашего, но мечи эти созданы не в кузне, а рождаются из благородной стали ваших сердец и огня, разогреваемого жаром души.

– Что ж, можно это и так назвать, – буркнул я, после чего встал из-за стола, ибо дальнейшая беседа с Киршем сулила превратиться в блуждание по дебрям его красноречия, а к такому занятию я как-то не имел охоты. – Я вас ненадолго оставлю, если позволите...

Уже не слушая, что он там плетёт за моей спиной, я просто вышел в коридор. Я собирался подышать свежим воздухом во дворе, поскольку день был прекрасен, и было бы жаль провести его в подвале, тем более что у обвиняемой не было ни малейшего желания сотрудничать. Я прошёл на задний двор ратуши и присел на каменную скамеечку, подставив лицо солнцу. Я закрыл глаза и захотел погрузиться в сладкую, тупую безмятежность, забыв о Пляйсах, Грольшах, и вообще обо всех обывателях Виттлтиха, в который я приехал, похоже, на своё несчастье, потому что то, что должно было быть простым одолжением другу, оказалось чрезвычайно неблагодарной работой. И вдобавок работой, образно говоря, окутанной саваном мрачной тайны. Конечно, я мог при этом радоваться, что Господь оказал мне милость отыскать след колдуна или ведьмы, по-настоящему вредящей людям. Кто знает, может, благодаря этому событию моя инквизиторская карьера сдвинется с места? Потому что я не собирался тратить всю свою жизнь в грязных провинциальных городках, выслеживая обвиняемых в колдовстве травников, знахарок и повитух. Я верил, что был предназначен для целей если не великих, то хотя бы значимых. Врождённое остроумие, преданность делу, усердие и трудолюбие, подкреплённые необходимой долей скромности, казалось, должны были гарантировать плодотворную карьеру. Условие было только одно: соответствующие люди должны были заметить мои достоинства. Само собой разумеется, ваш покорный слуга не имел в виду удовлетворение собственного тщеславия или амбиций. Я далёк от желания возвеличить себя ради греховного удовлетворения стоять выше других. Просто я полагал, что Господь соизволил выковать из меня ценное орудие, а в таком случае не мог ведь я разбазаривать полученный дар. Мечом должно рубить врагов, а не пахать землю. А я ведь был мечом...

Из раздумий меня вырвал приближающийся шум голосов, поэтому я открыл глаза. Солнце сместилось на небесах от колокольни до вершины высокого тополя, так что я, должно быть, провёл на этой скамейке больше времени, чем я думал. Что ж, так уж бывает, что человек, погружённый в благочестивые размышления, не ведёт счет минут и часов. Из-за деревьев появился бургомистр в окружении трёх членов городского совета. Все его спутники выглядели как оттиски одной печати: толстые, румяные, круглолицые и усатые. И все, как я мог заметить, были сильно взволнованы.

– Так вы всё же пришли, господин бургомистр! – Воскликнул я сердечно. – Каким счастливым ветром вас занесло на допрос?

Филипп Бромберг улыбнулся, хотя скорее лучше сказать: скривил рот в гримасе, которая должна была обозначать улыбку.