Диана Джонс - Дом за порогом. Время призраков [litres]

Должно быть, мы попали в какую-то последовательность миров, где шла война. Их было штук восемь подряд, и во всех только что отгремела битва. Мы решили, что Те , кто в них играет, затеяли состязание, у кого война получится гнуснее. Я уже собирался присудить первый приз Тем , кто разрушил город, руины которого мы видели примерно в пятом мире. Это произошло с неделю назад, и повсюду еще валялись трупы. Но это мы еще восьмой мир не видели. Приз достался ему. Это была пустыня – пустыня по большей части из пепла и осколков кирпича, но временами попадались участки, где все сплавилось в стекловидную массу с потеками по краям. Там, похоже, ничего живого не осталось.

Как только мы туда попали, будильник Джориса громко затикал. Как будто кто-то щелкал языком – «тц-тц, тц-тц». Я подумал, что он уловил суть. Джорис при этом звуке так и подскочил и перевернул будильник. На обратной стороне дергалась другая стрелка – «дерг-дерг» на каждое «тц-тц». Джорис поспешно сравнил будильник с другими часами, которые носил на запястье.

– Мне это не нравится, – сказал он. – Здесь все пронизано демоническими лучами, а демонов нет.

Хелен убрала волосы за уши, чтобы поглядеть сначала на щелкающую стрелку, а потом – на ровный слой кирпичной крошки со стеклянными пятнами. Она знала в этом толк. Я же говорил, из какого мира она родом.

– Мы называем их «лучи смерти», – сказала она. – Или «радиация». Есть такое оружие, которое их делает. Надо поскорее уносить ноги. Излучение сильное?

– Довольно-таки, – ответил Джорис. – У нас минут пять, не больше.

Мы неуклюже завертелись хороводом на хрусткой кирпичной крошке, нащупывая Цепь. У нас ушло полминуты, но нам показалось, что несколько часов. Когда мы топали вереницей вдоль Цепи, держась друг за дружку, Джорис пропыхтел, что эти лучи, или как их там, обрекают обычных людей на медленную мучительную смерть. А поскольку мы скитальцы, мучиться нам предстояло очень долго. Я всерьез испугался.

Это был единственный мир, где Джорис не болтал про своего Констама. Но стоило нам перебраться в следующий мир, как он снова завел свое:

– Констам никогда не подпускает меня к демоническим лучам. Стоит ему их засечь, он сразу велит мне вернуться и ждать. Я и не знал, что при этом ничего не чувствуешь. Констам мне не говорил.

К этому времени я перестал слушать. Как слышал «Констам», так отключал уши. Но ответ Хелен я услышал:

– Да, ничего не чувствуешь. Они прошивают тебя насквозь. Персты Уквара считали, что мой дар из-за них.

Потом Джорис опять заговорил про Констама, и уши у меня отключились.

Я стоял себе и тайком от всех трепетал от восхищения. Мир, где мы очутились, был зеленый и совсем нетронутый. Кругом слышалось жужжание, гудение и щебет, а издалека доносился низкий гул. Перед лицом у меня пролетела белая бабочка. Воздух был не самый свежий, знавал я и почище, но я не мог им надышаться. Ведь он почти наверняка был не смертельный. И я понял, что самым худшим в этом пустынном мире была тишина. Полная мертвая тишина. Когда в мире есть хоть кто-то живой, такой тишины не добьешься.

Я огляделся. В этом мире стоял славный теплый денек, небо было нежно-голубое, и в нем проплывали пушистые белые облачка. Мы очутились в просторном поле, где там и сям красовались огородики. Во всех огородиках рос один и тот же набор, только в разном порядке, – куда ни посмотри, увидишь ряды крупной голубоватой капусты, шеренги палочек, покрытых ярко-красными цветками фасоли, и грядки светло-зеленого салата. У каждого огородика стояла неряшливая лачужка. Сначала я подумал, что это, наверное, совсем нищий мир, раз здешние жители ютятся в таких лачужках, но, присмотревшись, я понял, что все лачужки пусты. Возле огородов, похоже, не было ни души.

– Давайте сядем и перекусим, – предложил я. При этом я перебил Джориса, который как раз говорил что-то про Констама, но если его не перебьешь, он не даст и слова вставить. К этому времени мы с Хелен уже привыкли перебивать Джориса.

– Хочу салата, – сказала Хелен.

– Ага, а вон видна редиска, – сказал я.

Наверное, мы не очень красиво поступили. Но мы с Хелен уже тогда поняли, что, поскольку Джорис раб, он решит, что его долг – пойти и нарвать нам чужих овощей. Так он и сделал. Мы с Хелен сидели на лужайке возле одной из лачужек, отбирали все, что годилось в пищу, из моих болотно-зеленых сумок, а размокшие или растоптанные пайки откладывали в сторону и глядели, как Джорис, чистенький, беленький, старательный, рыщет по вскопанным грядкам и прилежно дергает редиску.

– А ведь он, наверное, в конце концов заметит, что он больше не раб, – сказал я.

– Такими темпами – лет через сто, не раньше, – отозвалась Хелен. – Если он еще раз заговорит про своего гиганта Констама, я его укушу. Не смогу сдержаться.

– Дело не только в разговорах, – сказал я. – Меня раздражает, какой этот Констам весь из себя непогрешимый. Так не бывает. Не может быть, чтобы человек был такой высокий, такой храбрый, такой сильный, такой заботливый и все прочее сразу!

При этих словах у меня в памяти всплыла картина: тот, что прикован к скале. А ведь он и вправду был огромного роста, и, вообще-то, я приписывал ему все остальные достоинства, которыми Джорис наделял Констама. Я сразу пожалел, что подумал про него. Каждый раз расстраивался.

– Ну, видишь ли, Констам – он же Верховный Бог, – сказала Хелен.

– Я один раз… – начал я.

Но тут к нам заторопился исполнительный Джорис с таким видом, что, будь у него хвост, он бы им вилял. Он принес большой нарядный кочан салата, пучок зеленого лука, редиску и несколько маленьких розоватых морковок. Поэтому я опять не рассказал Хелен про того, кто прикован к скале. Большая удача, что не рассказал.

– Красота! – сказал я Джорису.

Прямо чувствовалась, что ему нужна похвала – как собаке. Когда я это сказал, Джорис просиял, и я от злости добавил вредным голосом:

– Все самое лучшее для молодых господ!

Лицо у Джориса сразу стало оскорбленное, бледное, в темных веснушках. Он бережно положил овощи рядом с сухими пайками и процедил:

– Я вам не раб. Я принадлежу Констаму.

– Да знаю я, дурачок! – Мне стало тошно. – Неужели ты не можешь уразуметь, что ты больше ничей, даже не Констама?!

– Я это понимаю, – сказал Джорис.

– Тогда…

– Но я дал себе зарок никогда не забывать, что Констам сделал для меня, – договорил Джорис.

Что тут скажешь? Пока мы ели, я, чтобы возместить ущерб, не стал отключать уши, а слушал, что Джорис рассказывает про Констама. Хотя бы так извинюсь перед ним, думал я. Хелен закрылась волосами и собирала гусениц. По-моему, она его не слушала. На этот раз Джорис рассказывал про семейство Констама – про Ханов.

Семейство Ханов было большое, скорее даже клан, и все они так или иначе посвятили себя охоте на демонов. Они были так богаты, что им принадлежала целая большая долина с фермами, фабриками, аэродромом, школами и библиотеками, – и все для Ханов и под управлением Ханов. Там, в этой долине, было изготовлено все снаряжение Джориса и не только. Эти Ханы знали толк в машинерии гораздо больше, чем у меня Дома и даже в мире Хелен. У них было много летательных аппаратов, чтобы охотники могли быстро настигать демонов. Пока Джорис говорил, здесь, в этом мире, над нашими головами с гулом пролетел серебристый аэроплан, и я спросил Джориса, похож ли он на аппараты Ханов. Обожаю аэропланы. Всегда мечтал на них полетать. Джорис взглянул в небо – мыслями он был далеко-далеко, в собственном мире – и ответил, что нет, у них они другие. И тут же сообщил, что охотились на демонов только лучшие из Ханов. Остальные сидели в долине и изобретали и совершенствовали снаряжение.