Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона

Но, разумеется, ему это не удалось — Джил передал записку от леди Харроу с просьбой о встрече. И хотя она писала, что вопрос несрочный, Дойл поспешил к ней, несмотря на позднее время. Она была в достаточной мере безрассудна, чтобы оказаться в беде, и в достаточной мере замкнута, чтобы не попросить помощи открыто.

Кажется, она была удивлена его позднему визиту, но не раздосадована им.

— Что произошло, леди? — спросил Дойл торопливо, жестом отказываясь сесть.

Ее брови взлетели вверх.

— Произошло, милорд? О чем вы?

— Вы написали, что хотите видеть меня, — ответил он, — так что произошло?

Удивление на ее лице вдруг сменилось печалью. Она опустила глаза и тихо сказала:

— Простите, милорд, что невольно заставила вас волноваться и ввела в заблуждение. Отправляя вам записку, я не думала о тревогах или бедах, только выражала желание увидеть вас. Мне жаль, что я отвлекла вас от забот.

Дойл сглотнул, пытаясь уложить услышанное в голове. Она написала, что хочет его видеть, подразумевая только желание его видеть: никаких скрытых смыслов.

— Могу я сесть, леди? — спросил он осторожно.

— Вы заняты, милорд. Я не подумала о том, сколько забот лежит на ваших плечах, и мне совестно красть минуты вашего времени, — произнесла леди Харроу.

Дойл сам подвинул себе табурет и сел, вытянул ногу, игнорируя все правила приличия, сдержал удовлетворенный вздох и сказал:

— Мне не могло прийти в голову, что вы захотите… — признаться в этом было трудно, но он чувствовал, что необходимо: — что вы захотите проводить время в моем обществе, леди Харроу. Мои заботы подождут.

Она села на скамью, поправила вышитую подушку.

— Разве то, что я приняла ваше предложение, не свидетельствует о моем желании, — она хитро улыбнулась и повторила его же слова: — проводить время в вашем обществе?

Дойл почувствовал себя крайне неуютно, потому что некстати в голову пришла мысль о том, что его невеста уже состояла в браке, и супружеские отношения для нее не тайна, а значит, в ее словах действительно мог звучать тот намек, который он уловил. Желая немедленно отвлечься, он спросил первое, что пришло в голову:

— Расскажите мне о своем эмирском лекаре, леди Харроу, — это было безопаснее всего — иначе его мысли могли бы принять недопустимое направление.

— Вам действительно интересно будет об этом слушать?

Дойл проверил удобство табурета, как можно незаметней потер ногу и сообщил, что готов провести всю ночь, слушая ее голос.

— Пересядьте сюда, здесь будет удобнее, — леди Харроу поднялась со скамьи, и Дойл, поколебавшись, занял ее место. Она тем временем позвонила в колокольчик, вызывая слугу, и велела принести вина, а потом жестом что-то показала — и слуга достал откуда-то низкую скамеечку, поклонился и предложил Дойлу положить на нее ногу. Боль отступила почти полностью.

— Благодарю вас, леди, — сказал он, а она, вместо того, чтобы начать рассказ, с легким сомнением спросила:

— Ваша нога болит все время?

Дойл плотнее сжал губы, разом засомневавшись в своем желании просидеть у нее всю ночь. Меньше всего на свете он желал с кем бы то ни было обсуждать свои увечья и уродства.

— Я не хотела оскорбить вас этим вопросом, милорд, — осторожно пояснила леди Харроу, — но я много училась лекарскому делу и могла бы помочь вам.

Дойл поднялся со скамьи, недовольно оттолкнул маленькую скамеечку и твердо сказал:

— Леди Харроу, я ценю, клянусь, ценю ваше доброе отношение и желание помочь всем страждущим, включая меня. Но при необходимости я могу получить помощь всех лекарей королевства. И обращусь к ним, если пожелаю, — он понимал, что говорит слишком резко и даже грубо, но она затронула слишком болезненную для него тему.

Она поняла это, краска сошла с ее лица, она подалась назад, вжимаясь спиной в высокую спинку стула, и Дойл пожалел о своей несдержанности. В нем было достаточно неприятного, пугающего и отталкивающего — не стоило еще и демонстрировать свой злой язык.

— Мне стоит уйти, леди, — заметил он спокойно, — уже ночь, а завтра утром прибывает его величество — не стоит печалить его уставшими лицами.

— Я рада, что вы пришли сегодня, милорд, — леди Харроу наклонила голову, отвела взгляд в сторону, и Дойл решился на безумство, на сумасбродную дерзость — шагнув вперед, наклонился и коснулся ее губ быстрым, кратким поцелуем, и тут же отступил назад. Глаза леди Харроу широко распахнулись в немом изумлении — но оно не обратилось в гнев. Она задумчиво поднесла к губам пальцы, словно пытаясь понять, реален ли был этот поцелуй. Дойл точно знал, что реален — он чувствовал, пусть только мгновение, тепло ее дыхания, ощущал окутывавший ее аромат.

Ее рука безвольно упала на колени, на губах появилась едва уловимая слабая улыбка.

— До встречи, милорд, — прошептала леди Харроу. Дойл эхом отозвался:

— До встречи.

А с утра город заполнился жителями, одетыми в лучшие свои костюмы, замок приготовился распахнуть перед королем свои двери, в воздухе начали то тут, то там раздаваться пробные звуки рожков. Еще не было полудня, когда из-за крутого поворота перед Шеаном показалась ослепительно блестящая процессия во главе с горделиво сидящим в седле королем.

Процессия въехала в ворота в тот момент, когда часы на башне пробили полдень, и столица потонула в приветственных криках. С балконов посыпались охапками алые лепестки роз, в воздухе засверкали мелкие монетки, и чернь, не жалея глоток, принялась славить короля. От визга рожков закладывало уши, и нестройное «Эй-рих» сливалось с грубой музыкой, стуком копыт и лязгом тяжелых боевых доспехов. Дойл вместе с остальными лордами стоял перед дверями замка, морщился от розового духа, но не мог не чувствовать той же радости, которая переполняла сердца горожан. Эйрих вернулся и привез победу.

Он соскочил с лошади, с юношеским задором снял шлем, откинул кольчужный подшлемник — и лорды разразились не менее радостными криками, чем простолюдины.

— Приветствую, милорды! — провозгласил Эйрих, и только после этого Дойл получил право сказать:

— С возвращением. И с победой, ваше величество.

— Мы привезли штандарты Остеррада, распорядитесь развесить их на площади и порвать как следует — чтобы все лицезрели результат нашей победы, — велел Эйрих и, когда лорды расступились, прошел по ступенькам в замок. Не дошел буквально двух шагов — навстречу вышла королева. В этот раз ее талию не утягивали ленты, но полноту скрывало обилие золота на платье. Громко, как в балагане, вздохнув, она упала на грудь своему царственному супругу.

— Всевышний, храни короля и королеву! — раздалось со всех сторон, и под это благословение Эйрих подарил жене поцелуй. Кажется, кто-то даже заплакал — так прекрасно они смотрелись вместе. Он — рослый, широкоплечий, в сверкающих доспехах, и она — в дорогом платье, маленькая, округлая. Оба светловолосые и светлокожие, оба улыбаются. Дойл отвернулся и направился к середине процессии — распорядиться, чтобы остеррадские штандарты развесили, вниз гербами, на Рыночной площади, а едва отдав необходимые приказы, оказался в сокрушительных объятьях лорда Кэнта.