Александр Ледащёв - На единорогах не пашут [СИ]

— Это, государь, серебро. Самородное серебро. «Крыло полуночи», государь, не выкованный, а взятый меч, — объяснил, ничего не скажешь. Должно быть понятно все, а непонятно ничего. Откуда в металле клинка серебро?! Зачем? У кого «взят» меч?

— Можешь заменить «взятый» на «явленный», или «данный» меч, Дорога — сказал Шингхо, заметив мое недоумение. Заметил его и Грут, но, само собою, промолчал. — То есть, его не ковали мастера в известном тебе понимании этого слова. Его сделали, создали, явили этому миру, взяли для этого мира, другие мастера. Колдуны, — закончил Шингхо. — А серебро там ничуть не ухудшает меч. Вкупе же с наложенными на меч чарами оно способно убить даже старшего оборотня — режущая кромка не становится тупее от нескольких крупиц серебра и позволяет клинку войти в плоть нежитя.

«Крыло полуночи» бесшумно лег в ножны, чуть слышно щелкнув у устья окованных ножен.

— Броня, государь, — тихо произнес Грут Одноносый, поведя рукой в сторону сундуков и делая к ним шаг. Формальная вежливость — на крышке одного из сундуков уже лежала броня, очищенная Грутом от масла, у сундука же стояли окованные по носкам и каблукам и покрытые полосами железа по всей длине голенища боевые сапоги, а на краю сундука стоял шлем. Было ясно, что мне предстоит одеть, но Грут ни на миг не позволил бы себе никакого — видимого — подавления моей герцогской воли. Если он переживет меня, то на похоронах, я уверен, негромко скажет — ссутулившийся, седой, с начавшей трястись головой, но все еще гордый своей службой Вейа и своей незаменимостью: «Гроб, государь», — если таковой у меня вообще будет. «Броня, государь!» — и на меня был надет поддоспешный кожух, толстый и очень плотный, на голову — толстый, войлочный, обшитый кожей подшлемник и лишь затем сама броня — убаюкивающе — приятно тяжелая, темно-фиолетовая, почти черная кольчуга, с вытравленной на груди красным золотом разъяренной совою. Длиной она пришлась аккурат на палец выше коленей, почти накрывая уже надетые Грутом боевые сапоги. К рукавам кольчуги — от концов рукава до подмышек — притачаны кожаные ремешки, бахромой свисающие вниз. У манжет кольчуги они короче, к бокам — длиннее. Бахрома? Скорее, перья — сами звенья кольчуги сделаны в виде набегающих друг на друга совиных перьев, разница в том, что здесь они все одинаковые по длине, в отличие от перьев ночного хищника, и выглядят заметно толще того, как выглядят живые перья на сове. Форма же каждого «пера» почти идеальна и на каждом вытравлены мельчайшие рубчики, срисовывающие узор совиного пера. На груди, животе, на боках и спине звенья кольчуги ощутимо толще остальных. На плечах напротив — тоньше. Туда ляжет кольчужная брамица и, кроме того с плеч спускается некой пелериной темно-фиолетового же окраса кожаный плащ, в развернутом виде доходящий до пят, а в том, в каком он сейчас — до лопаток. Так что звенья на плечах кольчуги облегчены неспроста — на них ляжет сложенная втрое кожа и уже упомянутая брамица. К чему делать кольчугу для узких плеч Вейа еще тяжелее?

— Знаешь, Грут, — вдруг говорю я, — герцог изволить развеяться! — я так и не умею точить свой же меч! Ты что-то пропустил в моем обучении, пестун! — лишь бы что сказать…

— Все верно, государь — невозмутимо ответствует Грут, надевая на меня тяжелый пояс, шириной в две ладони, толщиной почти в длину фаланги моего указательного пальца, окованный по краям железными полукружьями, а по середине — бляшками в виде несколько располневшей совы — почти круглой. — Все верно, государь. Ни один Вейа — ни вы, ни старый герцог, ни его батюшка, как говорил мне мой отец, ни дедушка старого герцога, вообще ни один Вейа не умел наточить своего меча. Теперь это уже так принято, — объясняет он.

— Блестяще. Ответил. Но хоть владеть-то они им умели? — герцог изволит шутить, но шутка не удалась. Пенять на это герцогу Грут не вышел рожей, но деликатное одергивание меня ждет. Ну?

— Вне всякого сомнения, государь, — что я говорил?! — Цепь, государь! — низкий поклон в сторону герцогской Цепи, которую я снял и повесил на специальный колышек перед облачением в броню. Взять Цепь в руки может только Вейа, причем только мужчина. Это правило почти не имеет исключений.

— Цепь, Цепь… — звякнув, Цепь укладывается поверх золотой совы на моей груди. — А отчего мне все это впору, кстати?

— Государь, это фамильная броня герцогов Вейа, — невозмутимо отвечает мой Грут.

— Ты хочешь сказать, что все Вейа — мы все — одинаково сложены?! И одинаковый размах плеч и размер сапог и головы?!

— Именно, государь, — еще более невозмутимо отвечает Грут.

— Что — «именно»?! Все на одно лицо?

— Нет, государь. Хотя сходство очень сильное, государь, как вы сами знаете, — ага, знаю, как же… — но нет, не на одно лицо. Но телосложение рода Вейа почти одинаковое у мужчин из поколения в поколение — неширококостное, средний рост.

— Заморыши.

— Мужчины рода Вейа, государь, не блистая внешней мощью, отличаются большой силой, выносливостью, живучестью и хорошей скоростью в бою, — да, это Грут. Не «чудовищной», а «большой», не «молниеносной», а «хорошей». Это Грут, да. «Цепь, государь!»

— Шлем, государь! — шлем — стилизованная голова совы с закрытым клювом и прикрытыми веками — личина.

— Гроб, государь! — не выдерживаю я, Шингхо весело смеется, а Грут подает голос:

— Государь?

— Вне всякого сомнения, да! — шлем садится на кольчужный капюшон брони и негромко звякает брамицей по плечам.

… А по поводу же укрепленных за плечами палок для эскримы, взятых еще в оружейной Больших Сов, Шингхо уже осведомился: «Все еще таскаешься с лишними вещами? На что они тебе, эти палочки, когда противостоять тебе будет латники?! Тебе мало меча?» На что я ответил, что меча не мало, спору нет, но палочки эти легко разбивают неприкрытые броней головы и конечности и, если придется прорываться не сквозь личную гвардию Хелла, а через ополченцев, я предпочту оружие, которое не завязнет в костях.

Тяжелое, плотное, мелкослоистое дерево этих палок легло в руку так знакомо еще в той оружейной, что стало ясно — это я возьму. Даже если мне тут вообще больше ничего не дадут. Темно-коричневое, почти черное дерево неизвестной породы, палки длиной в полтора локтя, опять же мягко и ненавязчиво поблескивают травленные вкрапления серебра — я уже узнаю его сам, без Грута. «Бастон» или, если желаете, «мутон».

… Если встать напротив стены и широко раскинуть руки, то на ней, буде кто подсветит, встанет тень совы — разве что с немного более узкой головой, чем у настоящей птицы по отношению к плечам. Узким плечам рода Вейа.

… Род герцогов Вейа — род Совы.

… Вот он я, герцог Вейа, по прозвищу «Дорога». На стене своего родового замка, облаченный в броню и в наброшенный поверх нее темный бесформенный балахон. А рядом со мной стоит мой язвительный друг — мой единственный друг, возможный для герцога в этом мире — лучшем из миров. И то — среди нежитей искать друзей хочется, но трудно, да и они все как-то больше делят людей на господ и слуг. Их господ и слуг, само собою. То же и незнати. Соседи. Сиды. В дружбе, как говорил один умный человек, один всегда раб другого, поэтому он был «к дружбе не способен». Я, судя по всему, тоже. Искать среди людей? После тридцати лет? Уверен и на том стою, что поздновато. Если не запасся на долгую зиму жизни дровами друзей, то собирать их уже некогда — морозы уже пришли. Вот загнул, а? «Зиму жизни», хех. А кто сказал, что я собираюсь прожить «зиму жизни»? Может, Осень? В конце концов, от моего мнения тоже что-то здесь зависит. И уж всяко не к месту собирать дрова тому, кого прозвали «Дорога». Да и всегда у меня лучше выходило собирать дрова для других. Дрова друзей, а? Забавно… А получившимися угольками в большинстве случаев остается лишь начертать: «Дорога, ты дурак», — и жирно раздавить уголь на стене. В назидание самому себе.