Гэв Торп - Время Легенд: История Раскола

Летриус запретил своим послушникам говорить с эльфами других княжеств, но Хеллеброн игнорировала его распоряжения и при каждом удобном случае передавала секреты Кхаина тем немногим, кто был готов слушать. С каждым годом она всё больше убеждалась, что Летриус был слишком мелочным и всё сильнее ревновал к её популярности. Первосвященнику хватало кровавых проповедей перед своими, но Хеллеброн этого было мало — она стремилась распространить слово Кхаина и среди других эльфов, не только наггароти.

Трижды за эти двадцать лет армия возвращалась обратно в Атель Торалиен. Хеллеброн была придавлена своими ожиданиями на первом триумфальном параде и принимала крики и восхваления жителей, как одна их многих. Во второй раз она вошла в город уже как жрица Кхаина, но обращался к толпе и восхвалял Кхаина Летриус. Хеллеброн снова была обманом лишена заслуженного триумфа, но ничего не сказала. Вместо этого она прислушалась к словам Лириэт, призывавшей её к терпению и самоотверженности.

Третий же визит вызвал тревогу у Хеллеброн. Народ Атель Торалиена легко пресыщался, и после нескольких лет, когда Дочери Убийства были предметом легенд и сплетен, интерес к их подвигам постепенно угас. Успех армий наггароти принимался как данность, и каждая последующая победа праздновалась с куда меньшим энтузиазмом, чем предыдущая. Зверолюды с Севера были истреблены почти полностью, а орков с Востока вытеснили гномы. Земли Элтин Арвана стали почти столь же безопасны, как пастбища Котика, но наггароти были эльфами действия и не бросили свои войны.

Хеллеброн раздражало быть одной из многих: как в бою, так и в служении Кхаину. Вместе с Лириэт они искали наиболее умелых мастеров меча и более опытных капитанов, чтобы получать новые навыки, познавать новое оружие и команды. Некоторые из них с удовольствием передавали свои знания. Другие же были тщеславными, самовлюблёнными гордецами, прожившими не одну сотню лет. Этих сёстры соблазняли удовольствиями плоти, покоряя их своей красотой, манипулируя ими, чтобы узнать всё, что те могли им дать, прежде чем вышвырнуть ставших бесполезными любовников прочь.

Слухи об этих «подвигах» достигли Летриуса, и первосвященник жестоко наказывал сестёр, запрещая им присутствовать на церемониях Кхаина. Хеллеброн страстно желала вырвать контроль из рук Летриуса, но старик был слишком осторожным, чтобы его удалось обмануть, и слишком закостенелым, чтобы она могла поделиться с ним своим грандиозным видением будущего культа.

Без сцены популярность Лириэт и Хеллеброн в армии пошла на спад. Идя наперекор Летриусу, они скрывали от него своих собственных посвящённых Кхаину, проводя тайные кровавые обряды перед избранной аудиторией из наиболее влиятельных воинов и капитанов. По сравнению с догматическими, застывшими во времени обрядами Летриуса, их жертвоприношения были полны энергии и новизны. Хеллеброн позволяла и другим погружать кинжал в грудь захваченных зверолюдов, орков или гоблинов, разделяя с ними восхваление Кхаина, в то время как Летриус обеими руками держался за свою роль посредника между эльфами и их кровожадным божеством.

Пройдя по землям, принадлежавшим колонистам других княжеств, наггароти добрались почти до пустынь юга. Здесь, вдали от городов гномов и эльфов, собрались орки, и именно здесь армии Атель Торалиена предстояло вновь испытать себя.

Орочий посёлок был обнаружен конным разъездом, и на следующий день эльфам предстояло принести туда кровопролитие. Летриус приказал Лириэт и Хеллеброн присоединиться к нему для предбоевых ритуалов, но никакой роли в церемонии они не получили. Хеллеброн раздражённо молчала, глядя, как Летриус без лишней суеты расправляется с жертвами, вырезая сердца и бубня одни и те же устаревшие банальные обращения к Кхаину, которые он произносил уже не одну сотню лет.

Она смотрела на собравшихся — едва ли треть армии соизволила присутствовать на церемонии — и чувствовала, как даже здесь, среди самых пылких воинов наггароти, поклонение Кхаину ускользает прочь. Воины скандировали «Хвала Кхаину», но глаза их были пусты, а голоса — безжизненны, и это разрывало сердце Хеллеброн.

Двадцать лет она с трудом создавала собственный миф, и вот даже эта, столь маленькая слава постепенно уплывала прочь с каждым монотонным песнопением. Завтрашняя битва вполне может стать последней на ближайшие годы, и перед Хеллеброн замаячили серые будни, проведённые в безвестности.

Когда последнее сердце было брошено в огонь, Хеллеброн сгорала от желания схватить Летриуса и бросить туда же. И причиной тому были не только её амбиции, которые разрушал старый жрец, но и желание, как никогда горячее, чтобы с уст каждого эльфа срывались хвалы Кхаину. И пусть Летриус произносил священные слова и хранил легенды, но с каждой бесцветной, безжизненной церемонией старый первосвященник уничтожал наследие Аэнариона. И вскоре Кхаин, спасший эльфов через Аэнариона, сгинет навеки, оставив её народ слабым и беззащитным.

Когда толпа разошлась, Хеллеброн и Лириэт отправились к своей палатке. Некоторое время Хеллеброн сидела молча, пока сёстры готовили оружие к завтрашней битве.

— Всем плевать! — наконец не выдержала Хеллеброн. — Завтрашний бой станет просто ещё одной схваткой против зеленокожих варваров. Охотничьи ястребы вскоре будут цениться выше, чем мы.

— Мы по-прежнему делаем работу Кхаина, сестра, — ответила сестра, проводя точильным камнем по изогнутому лезвию клинка. — Кровь по-прежнему будет литься.

— Этого недостаточно! — отрезала Хеллеброн, в раздражении швырнув меч на ковёр, устилающий пол их палатки. — Сколько пали от наших рук, сестра? Тысячи душ отправились к Кхаину на поле битвы и в жертвенном костре, и что, хоть слово прозвучало из уст тех, кто должен бы был восхвалять наши имена?

— Тогда мы должны дать нечто для рассказов, — ответила Лириэт. Она подняла клинок и осмотрела заточенный край. Удовлетворившись, она вложила меч в ножны, отложила их в сторону и вытащила зазубренный кинжал. — Нельзя бесконечно рассказывать одну и ту же сказку, сестра. Если это та слава, которую ты ищешь, то тебе надо дать им что-то новое. Они непостоянны, поэтому мы должны захватить их воображение.

— Или, возможно, мы просто слишком долго отсутствовали, и наши лица и имена забылись, — Хеллеброн подняла меч, прошептала извинение Кхаину за проявленное к оружию неуважение и провела по лезвию камнем. Точило издало плачущий визг.

— Мне кажется, сестра, что если ты вернёшься сейчас, то будешь сильно разочарована. Если ты надеешься вернуться и получить лесть, равную той, что получила Морати, то будешь весьма разочарована.