С. К Ренсом - Отражение. Опасность близко [litres]

Я сидела в гостиной и смотрела через окно в сад. Солнечный свет неровно окрасил заросшую лужайку, и птицы шустрили как могли – клевали смородину на посаженных мамой кустах. Это была идеальная летняя сценка – тишина, тепло, – и в то же время она совершенно не совпадала с моим настроением.

Я постаралась ни о чем не думать, разгрузить свой мозг, но Кэллум был повсюду. Закрыв глаза, я видела его лицо, линию его челюсти, беспокойство в его глазах. Я потерла пластырь, которым Грейс заклеила мне ладонь, и боль от пореза напомнила мне об амулете. Это был мой последний контакт с прекрасным, таинственным камнем, изменившим мою жизнь; я в последний раз видела его сияющую голубую глубину. Мне хотелось бы, чтобы этот порез никогда не заживал; чтобы боль была постоянным, ясным напоминанием о том, что я потеряла.

– Алекс? Алекс? Ты дома? – Долетевший до меня голос вернул меня к действительности. Я открыла глаза и увидела, что сад почти потонул во мраке.

– Я здесь! – крикнула я, прежде чем Джош успел запаниковать.

– Ах, вот она ты, не заметил тебя сидящую в темноте. – В его голосе явно чувствовалось облегчение.

– Я просто задремала, вот и все. Грейс тебе не сказала, где я?

Его изменившееся выражение лица рассказало обо всем, что мне требовалось знать. Грейс поздно днем заезжала за своими школьными принадлежностями вместе с Джеком, и у меня хватило сил на то, чтобы приготовить им кофе и выслушать, о чем сплетничали днем. Я отговорилась от вечеринки, которая должна была продолжаться весь вечер, и в конце концов они оставили меня в покое. Я была уверена, однако, что она расскажет Джошу о моем состоянии, и оказалась права.

– Возможно, она звонила, – продолжил он в своей беззаботной манере, но быстро отбросил ее. – Просто она очень беспокоится о тебе, сама понимаешь.

– Я знаю, что вы оба крайне добры ко мне. Мне просто нужно было побыть одной.

– Ага, ну… Если я могу чем-то помочь…

– Джош, я знаю, что тебе проще ткнуть себе в глаз булавкой, чем иметь дело с ревущей девицей, но спасибо тебе огромное.

– Ну да, наверно… – Он неожиданно вскочил на ноги. – Но я могу приготовить еду. Держу пари, ты ничего не ела, верно? Нужно поесть.

– Мама была бы очень довольна тобой. – У меня получилось слегка улыбнуться. – Все хорошо. Я съела сандвич. – Это была ложь, но Джош в жизни не заметит, что в холодильнике все осталось по-прежнему.

Он снова сел с самым серьезным видом.

– Дело в том, Алекс, что завтра я собирался поехать на тот фестиваль, а мама с папой вернутся только в воскресенье. Может, мне лучше остаться здесь? Я буду счастлив сделать это, если так оно будет лучше. У нас по-прежнему нет ни малейшей идеи по поводу того, куда подевалась эта странная женщина, и я умру от беспокойства, если ты останешься без присмотра.

– Не смеши меня. Все у меня будет о’кей. Я уверена, что Грейс явится по первому моему зову, да и Джек тоже. Я буду в полной безопасности.

– Но после нападения на тебя я не могу не думать, что тебе что-то угрожает…

– Ей нужен был мой браслет, и она получила его. Так зачем ей возвращаться?

– Ты уверена, что на этом все закончится? – Он взял мои руки в свои и смотрел на меня до тех пор, пока я не подняла на него глаза.

– Абсолютно. Она получила то, что ей было нужно. И теперь ушла. – Я старалась что было сил, но не смогла удержать единственную слезу, которая просочилась сквозь мои ресницы и тяжело упала на руку. Джош крепко обнял меня.

– Ну а теперь пойдем спать. Я разбужу тебя рано утром, и мы решим, еду я куда или нет.

– Только посмей! – громко фыркнула я. – Не хочу подниматься ни свет ни заря. Если я останусь одна и мне немного повезет, я просплю почти весь день. – И я улыбнулась ему так непринужденно, как только смогла.

Утром Джош пришел проверить, как я там, и я посомневалась, а не притвориться ли мне спящей, но это только обеспокоило бы его. После того как я снова заверила брата, что вполне могу справиться без него, он уехал, отягощенный рюкзаком и палаткой, хотя я готова была поспорить, что спать он будет в машине. Услышав, как по гравийной дорожке зашуршали шины, я осторожно легла на спину и стала изучать потолок. Я провела еще одну плохую ночь, не справившись с тем, чтобы превратить ноющую слабость в крепкий сон. Лежать в кровати было делом привлекательным – была надежда, что я рано или поздно засну, но этой надежды оказалось мало. Я попыталась подумать о чем-нибудь другом – не о том, как мне плохо без Кэллума, – но моя комната хранила слишком много воспоминаний. Потерпев поражение, я выбралась из кровати и потопала в душ.

Когда я спускалась по лестнице, к боли в сердце присоединилось чувство пустоты, и я поняла, что голодна. Я не могла вспомнить, когда ела в последний раз, и потому решила не перебарщивать. Бросив ломтик хлеба в тостер, я на какую-то минуту заскучала по родителям: обычно по субботам утром по дому разносился волшебный аромат свежеиспеченного хлеба. Без родителей и хлебопечки дело обстояло иначе.

Джош оставил мне внушительных размеров старый телефон и записку.

Привет, вчера вечером я попробовал починить твой телефон, но все зря. Даже СИМ-карта, похоже, сдохла – надеюсь, у тебя есть дубликаты твоих контактов! А это старье тем не менее работает и заряжен. Он немного примитивный и далеко не модный, но все же лучше, чем ничего. Дай подругам свой номер. Я оставил тебе свой. Постарайся больше не попадать в неприятности.

Дж.

Для старшего брата он совсем не плох, подумала я, кладя записку на стол и прогоняя с глаз непрошеные слезы, но они сами быстро испарились, стоило мне взять в руки телефон. Это был практически антиквариат, и выглядела трубка так, словно осталась бы целой и невредимой, даже если бы ее переехал автобус.

Тост выскочил из тостера – я вздрогнула. Вкус у хлеба был как у картона, но я упорно грызла его в надежде, что это компенсирует мою боль. Так я и сидела: смотрела в сад, стараясь ни о чем не думать, и жевала картон, но воспоминания набрасывались на меня со всех сторон. Я добралась до самого первого раза, когда встретила Кэллума – я стояла тогда под куполом собора Святого Павла. Он был страшно удивлен тем, что я могу его видеть; и когда я об этом подумала, уголки моих губ поползли вверх. Они были странными, законы физики мира дерджей, средоточием которого была верхушка купола.

Купол. Мой невыспавшийся мозг какое-то мгновение пытался что-то сообразить; и это наверняка было важно.

Странные вещи происходили на верхушке купола; прежде, когда у меня был амулет, я могла дотрагиваться до Кэллума, видеть, слышать его, если мы оба были на Золотой галерее. Так было потому, что Кэллум, возвращая мои воспоминания, передал мне еще и парочку дополнительных способностей. А что, если я их не утратила? Что, если Кэллум ждет от меня, чтобы я воспользовалась ими и встретилась с ним на верхушке собора?