Татьяна Иванова - На перепутье миров

Этот смех ввел Алекс в ступор, потому что в этот же момент она почувствовала, как гинеколог начал мягко массировать самую чувствительную зону ее женского органа.

— О-о-о-о-о… — неожиданно пришел оргазм.

Алекс было страшно неловко оттого, что она оказалась в такой непредвиденно щекотливой ситуации. А доктор, насмешливо улыбаясь, тут же открыл дверь и указал женщине на выход. Пряча глаза, та сползла с кресла и поспешила вернуться в отделение…

Пушкина тем временем затесалась в толпу больных и со страхом поглядывала оттуда. Алекс поняла, что сейчас поговорить с нею уже не удастся.

— Лен, — обратилась она к Лене Кошкиной, — что это происходит ночью за окном?

— Не поняла?! — взгляд был неподдельно удивленным.

— Ну, светящаяся дверь…

— Да, девушка, — засмеялась Кошкина, — тебя натуральные глюки долбят. А динозавры на соседних кроватях не мерещатся?

— Нет, я серьезно, — Алекс было неприятно, что ей не верят, — я видела дверь. И не только я, и Светка Пушкина…

— Так спроси у Пушкиной…

— Да не могу, она от меня прячется.

— Давай заловим. В туалете.

— Нет, давай лучше ночью не спать, и вместе проверим…

…Ночь выдалась ветреной и дождливой. За окном мрачно шелестели деревья, словно возмущаясь непогодой. По стеклам бил дождь, а в отделении было на удивление тихо и спокойно. Лишь в наблюдательной палате иногда негромко и одиноко покрикивала привязанная к кровати старушка. Весь больничный воздух был пронизан умиротворением и покоем.

— Что-то у нас сегодня слишком мирно. Не к добру, — Алекс говорила очень тихо, чтобы не нарушить сон душевнобольных людей.

— Ну почему? — Кошкина зевнула, — так бывает. Полнолуние закончилось, вот и дрыхнут. Одни мы, как дуры, сидим, вылупившись в окно. Все равно, кроме капель на стекле ничего не увидим. А снотворное действует. Может, ляжем все-таки? Спать хочется. Смотри, Пушкина спит.

— Нет. Давай посидим. Очень хочется понять, что здесь происходит?

— Ну, тогда давай разговаривать, а то я сон побороть не в силах.

— Только тихо. В прошлый раз, когда в отделении начался шум, дверь исчезла. Расскажи о себе. Как здесь оказалась? Как смогла вляпаться с наркотиками? Опыта не хватило? Или времени замести следы?

— Да ты что, подумала, что я наркоманка? — Лена тихонько захихикала, — Нет. Я, правда, частенько «закладываю», — она многозначительно пощелкала пальцами по шее, — Ну, жизнь, сама понимаешь, «не сахар», всем нужна разрядка. А мать, как только я появлюсь домой навеселе, тут же вызывает санитаров и отправляет в психушку. С пятнадцати лет здесь отмечаюсь.

— Что за стерва? Дочку, почти здоровую, в дурку…

— Почему почти? У меня с головой порядок. Во всяком случае, отклонений не обнаружено.

— А как же «принудиловка»? На нее психически здоровые люди не попадают.

— Просто мы однажды крепко забухали, я неделю не ночевала дома. Мать подняла шум, нашли нас «на хате». Я была «вумат», ничего не помню. Очнулась в ментовке, в кармане — двадцать граммов героина. Как он туда пропал, не знаю. Я спьяну подписала какие-то бумаги, потом цифра неизвестным образом превратилась в семьдесят, мне грозил серьезный срок. А поскольку я постоянный житель «дурки», мать быстренько «подсуетилась», подарила подруге иномарку, кстати, ее подруга — главный врач этой больницы, меня признали невменяемой, дали группу и присудили полгода принудительного лечения…

— А говорят, ты уже почти два года лежишь…

— Задержки в ментовке, а надо все оформить официально, — Лена закурила, — жалко одного: пока я здесь лежу, мать лишила меня родительских прав. Теперь долго восстанавливать. Но в тот момент это было необходимо. Иначе, какая же я невменяемая?

— У тебя есть ребенок? — Алекс удивленно подняла брови, — я думала, тебе лет двадцать… Хотя… дурное дело нехитрое.

— Дочка Настя. Я ее в одиннадцатом классе родила. Сейчас ей двенадцать. Дочь не дура, как я. Круглая отличница, между прочим. В музыкальную школу ходит, на фигурное катание, в художку… — на глазах Кошкиной выступили слезы, но она сразу же смахнула их уголком простыни.

— А она к тебе приезжает?

— Нет. Мать не разрешает. Она хочет, чтобы Настена любила и слушалась только ее. Она даже заставила ее мамой называть, а меня Леной.

— Ничего себе! А кто отец, знаешь?

— Ты что меня шлюхой сочла? — Лена, смеясь, толкнула Алекс в плечо, — конечно, знаю. Один бесчестный бизнесмен, который соблазнил девчонку, обещал жениться, а сам оказался женат и разводиться не собирался. Но Насте он помогает. Да она и похожа на него.

— Да, подруга, — грустно усмехнулась Алекс, — печальная у тебя жизнь.

— Ничего, я привыкла, по-другому не умею. Мне бы только узнать имя стукача. Кто меня подставил?

— А ты до сих пор не поняла? — Алекс чуть не поперхнулась, — тебе так и не дошло? Ты не знаешь, кому ты не нужна на свободе?

— Кому? Я никому ничего плохого не делала, никого не предавала, не подставляла…

— Никакая ты не нормальная. Ты дурочка конченая. И я думаю срок твой закончится очень нескоро. А восстанавливать родительские права тебе вряд ли придется.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ладно, проехали, — Алекс поняла, что «открыть глаза» Кошкиной ей вряд ли удастся, и постаралась поменять тему разговора, — а я, когда начинает «рвать крышу», зверею. Убить кого-то — это запросто.

— А я думала, ты случайно прикончила того типа…

— Да прям, случайно! В моей жизни случайностей не бывает. В моей жизни все закономерно. К тому же, он был не первым. Просто о других никто не знает. И дождь смыл следы пребывания их на земле… — последние слова Алекс произнесла нараспев с задумчивой улыбкой на лице.

— Ты еще кого-то убила? — Кошкина округлила глаза и даже напряглась от любопытства, — расскажи. Ну, расскажи, пожалуйста.

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — Алекс, шутя, щелкнула Лену по носу, — когда-нибудь. В другой раз.

— А у тебя ведь были уже «принудиловки»?

— Да. Первая — за кикимору, которую я в реанимацию уложила. А вторая — за разгром в ресторане. Так, мелочи…

Неожиданно громкий храп с посвистыванием прервал их разговор.

— Ох, как меня задолбала эта толстуха, — Алекс приподнялась на кровати.

— Я знаю, что делать, — Кошкина с лукавой улыбкой стянула со спинки кровати большое махровое полотенце, подошла к храпунье и накрыла ей лицо. Та начала прерывисто дышать, потом задыхаться, потом похрюкала и успокоилась. Но не прошло и минуты, как бабка снова присвистнула и начала издавать ужасающие звуки. Лена попыталась перевернуть ее.

— Помоги, — обратилась она к Алекс за помощью.

— Ты думаешь, я мамонт? — засмеялась та, — ну, ладно, давай.

Толстая баба никак не хотела переворачиваться. Минут десять ушло на то, чтобы перевалить ее на бок. Но она сразу же перестала храпеть и зачмокала губами. Этот звук терпеть было можно.