Татьяна Иванова - На перепутье миров

— Кстати, — Кошкина хитро прищурилась, — я видела, тебя сегодня забирал дурдомовский Обольститель…

— Ты о гинекологе? Он больной?

— Не-ет, он не больной! Он — молодой муж самой большой начальницы, той самой маминой подруги.

— Заведующей клиникой? — У Алекс открылся рот от удивления, — ничего не понимаю…

— А что тут понимать? Ты видела заведующую клиникой?

— Нет.

— Толстая, уродливая, злая бабища. Старше мужа лет на четырнадцать. А он — все при всем.

— То есть, ты хочешь сказать…

— Не привлекает она его, вот он и балуется с больными. А что? Дурочки все равно никому не скажут. А если и скажут, им никто не поверит. Выбирает, гад, самых симпатичных.

— Неплохо пристроился. А почему он не разведется с женой?

— Да ты что?! Чтобы все потерять? Ты знаешь, какими бабками через эту психушку ворочают?

Ветер завыл в окне так сильно, что женщины вздрогнули от неожиданности.

— Какой у тебя необычный медальон, — вдруг произнесла Лена, — что это за металл? Черный. Я такого никогда не видела.

Алекс замерла. Ей не хотелось об этом говорить. Но Лена уже потеряла интерес к украшению и повернулась к окну.

— Легко с тобой, — улыбнулась Алекс, — я никогда ни с кем так не общалась. У меня нет подруг и родственников, вообще никого. Я на этом свете живу, как волчица, игнорируя весь мир, а он не спешит принимать меня в свои объятья. Все меня боятся, обходят стороной, никому в голову не приходит, что я могу быть обычной бабой, чертовски неуверенной в себе. Люблю читать книжки, вяжу коврики и плачу над мультиками. И мечтаю о счастье. Впрочем, я не пыталась завести подруг. Сплетни не люблю. А дружить — значит, садиться с подругами на диван и сплетничать…

— Я тоже не люблю «кости перемывать». Мой покойный отец говорил: «Не суди, дочка, и не судима будешь. Вот смотрит Бог на людей, которые кого-то осуждают и говорит: „Люди, что ж вы делаете? Вы же мою работу выполняете. Ведь я его судить должен на небе, а вы его уже осудили на земле. Теперь у него грехов не осталось, и мне здесь с ним делать нечего“ Так что пусть, дочь, лучше тебя судят. Они с тебя грехи смывают, а себе набирают».

— Тебя послушать, так мне дорога в рай обеспечена, — засмеялась Алекс и тут же заметила в окне знакомое мерцание. А медальон на шее стал вдруг не теплым, как обычно, а терпимо горячим.

— Лен, Лен, — громко зашептала она, но Кошкина молчала. Она, оказывается, уснула.

— Лена, — затрясла ее Алекс за плечо, — проснись! Да, проснись же ты! Вот он, свет. Смотри!

Кошкина продолжала спать, мирно улыбаясь во сне, и даже начала причмокивать губами, словно ей приснился торт, и она уже начала его откусывать.

— Лена, Лена, — отчаянно взывала Алекс, чувствуя непонятную тревогу. Внутренне чутье подсказывало ей, что сейчас произойдет что-то страшное.

Свет незаметно перерос в звук, слышимый Алекс, казалось, изнутри. Снаружи стояла мертвая тишина. И в отделении было тихо, как никогда. Никто не храпел, не подсвистывал, даже в наблюдательной палате все словно вымерли. Алекс повернулась к Пушкиной, но ее кровать была пуста.

Звук быстро нарастал, он был уже пронзительный и тяжелый. И вдруг в окно больничной палаты резко ворвался луч яркого света, заполонив собой все вокруг: и стены, и открытые двери, и больных женщин, мирно спящих на своих кроватях, да и вообще саму палату.

«Иди! — прозвучал в голове Алекс невидимый зловещий голос, — иди!»

И что-то потянуло ее на свет, в яркую сверкающую неизвестность.

Осторожно спустив ноги с кровати, Алекс медленно ступила на освещенный пол, и сейчас же ее закрутило, завертело и с молниеносной скоростью понесло в непонятную темную бездну

«Все, — успела мелькнуть в голове мысль, — вот мне и кранты пришли!»…

… — Буль-ль, пух-х-х, буль-ль, буль-ль, пух-х-х…

Алекс лежала на прогревшейся от солнца земле, было жарко и хотелось пить, но она никак не могла разодрать глаза, чтобы посмотреть — что там булькает и клокочет радом с нею. Первое, что сделала женщина — пощупала, на месте ли медальон, а потом, послюнив пальцы, потерла веки, поморгала несколько раз и постепенно начала различать смутные очертания деревьев почему-то с синевато-коричневой листвой и заросли высокой травы, простор непривычно темно-серого неба и что самое поразительное — яркий круг кроваво-красного солнца.

«Что это? Где я? — в недоумении она начала озираться вокруг, — вроде бы опушка леса? Или просто посадка? Почему такие странные цвета? Как я здесь оказалась? Сколько прошло времени с той минуты, как я „испарилась“ из больницы? Была ночь, теперь, судя по тому, что солнце — день. Значит прошло несколько часов? Или несколько дней? А может, несколько месяцев? Как хочется пить! Кажется, не пила сто лет. Ужасная жажда! А что издает такие неприятные звуки? Ага, болото. Или река? Грязная вонючая река. Я сплю. Конечно, я сплю. И сейчас я проснусь».

Алекс потрясла головой, поморгала глазами, покрутила руками, ногами, чтобы проснуться и оказаться в привычной для нее больничной палате. Но все усилия прошли даром: ничего не поменялось, и непонятное видение не исчезло.

««Надо себя ущипнуть, — догадалась Алекс, — Если не больно — значит, сплю, а если больно…»

— А-а-а! — тут же заорала она. Не рассчитав, Алекс ущипнула себя за руку с такой силой, что на ней мгновенно появилось ярко-красное пятно.

«Неужели не сон? А может, галлюцинация?» — Алекс начала судорожно вспоминать: был откровенный и долгий разговор с Кошкиной, потом свет в окне, пронизывающий насквозь звук, призывный шепот: «Иди!» и, наконец, полет в пустоту.

«Так, понятно, — Алекс поднялась и подошла к реке, — я опять вляпалась в какую-то шнягу, и меня куда-то занесло. Может это рай?»

— Точно! — во весь голос крикнула она, — Я умерла, и это рай!

Но тут же с сомнением осмотрела округу:

— А может, ад? Эй! Есть здесь кто-нибудь?

— Буль-ль, буль-ль, пух-х-х, — услышала она в ответ знакомый звук.

Алекс подошла к воде и заглянула в грязную неприятно пахнущую поверхность. И вдруг, на мутной глади она заметила отражение больничного корпуса, в котором недавно находилась. Женщина огляделась, но кроме деревьев не увидела ничего, ни одного здания, и даже признака какого-нибудь поселения или дома, которое могло бы отразиться в реке. Снова заглянула в воду. Да, точно, это была психушка. Вон, позади, стоят корпуса. И возле них двигаются небольшие тени — наверное, люди. Но эти очертания вдруг стали исчезать с мутной поверхности. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее.

— Нет! Нет! — в ужасе воскликнула Алекс, — Нет, не пропадай! А как же я? А куда же я?

Она всхлипнула. Но это не помогло, на воде оставалось лишь темное пятно, слегка напоминающее недавнее видение.