Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Мужик имел такой рост, что голова его уже находилась вровень с площадкой, когда ноги еще решали, куда идти.

— Да, — хрипло сказал мужик, прорастая над горизонтом.

— Что за видения? Мужчины, женщины, животные?

— Краснознаменный полк, — гавкнул тот, прикуривая от спички. Папироса терялась между огромными плоскими губами.

— Как почти биолог предрекаю тебе: с таким рефреном твой род безвозвратно вымрет. Тебе нужно меняться, Захар. Знаешь, у древних ящеров, тоже, кстати, вымерших — это тебе в назидание ремарка — было два мозга: в голове и в заду, чтобы вовремя отскочить, когда в него вцепится кто-нибудь. Отращивай второй мозг, дылда. Твоя задница под угрозой.

Названный Захаром ощерился довольной улыбкой. Даже ссутулившись, он возвышался над Ильей на локоть. В голове само собою всплыло «акромегалия».

— Не теряйте юности, поступайте, Захар, в спортивную команду, — пошутил Илья.

— Столбом ему на Красную площадь, а не в команду, — отшил предложение Нехитров. — Захар, слышь сюда! У меня над экспозицией лампа с позатой недели не светит. Сделай, уже, а? Срамота! Пионеры приходят — с верой в электрификацию всей страны, а уходят с чем? И все ты, Захар! Саботируешь.

Электрик невнятно пообещал, сунул окурок в банку и в том же темпе сошел по лестнице вниз. Илья бы не удивился, если теперь он, миновав подвал, спускается в сам Аид чинить проводку на пристани Харона, где, сплевывая на черный песок, ругается на мельтешащие души, пытающиеся проскочить мимо в лодку.

— Человек будущего, хрен его редьку, — обласкал Захара Нехитров. — Давай на Клязьму рванем? Душно в Москве. Ты с Варькой, я своих возьму. С машиной договорюсь. Выходные скоро. Что тут коптиться?

Настроение у ведущего яйцеведа страны менялось как тени над колокольней: было взбодрившийся, он снова впадал в уныние.

— Ну, давай, что… Пиво с собой берем?

«Все едино, все то же — хоть тридцатый год, хоть сто тридцатый», —думал Илья, живо представляя пикник на Клязьме. Идея не лишена была привлекательности. Очень хотелось верить, что река в тридцатые была чище.

— По дороге возьмем. Ты картошки прихвати покрупнее, запечем в углях… Кстати, что со статьей с твоей? Не вышла еще? Займись, мой тебе совет, теперь это прижмет. Если музей подстелют под институт этот, как бишь его… Начальство привалит новое, будут у каждого пересчитывать, кто да сколько родил научной мысли. Год будем одни отчеты писать. Мне, кстати, тоже на заметку — надо накропать что-нибудь эпохальное, подтвердить высоту полета. Или вместе давай? Книгу бы написать…

— У меня творческий кризис, — отмахнулся Илья, бросая окурком в тополь, шевелившийся за окном.

— Ну, как знаешь. Ждет тебя героическая стройка, философ-разнорабочий. Идем, сосед, а то обед скоро. Сыграем партию в шашки на благо родины.

В лето пятнадцатого М., завершив курс с отличием и от этого весьма гордый собою, жил в квартире у тетки, вдовы Колокольцевой, сыновья которой ушли на фронт. Время проводил праздно и мыслил свою будущность в неопределенно-розовых тонах, где были общественный успех, и богатство, и красавицы (как без них?), и даже свой железнодорожный вагон с бархатными зелеными пуфами и винным шкапчиком. Окончательно увязнуть в грехах ему, впрочем, мешало отсутствие денег, какие поступали от родителей очень скудно, не давая насладиться широкой жизнью.

Тетка была тяжела в общении, от страха за сыновей сделалась сварлива и нелюдима, всякое проявление радости, тем более от него, далекого от военной службы, считала едва ли не оскорблением. М. был уверен, что в сердце она винит его за то, что он гуляет в виду Днепра, а не сидит в окопе под пулями как ее возмужавшие близнецы. Жить при ней стало невыносимо. Нужно было скорее находить поприще, чтобы съехать. Однако квартиры в Киеве стоили о-го-го, а съезжать куда-то, куда Макар телят не гонял, ему не хотелось — образованному джентльмену с дивными перспективами, да в пригород на задворки? Нет уж!

То там, то там он пытался себя пристроить. Подвизался в Счетной палате, даже получив кое-что авансом, но тут начальника «замели» по старому акцизному делу, а его по-быстрому сплавили с глаз долой. С другого места, по военному ведомству, он также был скоро изгнан в результате истории с полковничьей дочкой и, не судите строго, котом. (В сущности, кот был виной всему, но что на него, скотину, пенять?) Загоревшись авантюрной идеей, подал прошения в две газеты, дерзая писать политические обзоры. «Киевская мысль» отказала сразу, а «Ведомости» посулили такой оклад, что хоть плачь — на дыру от бублика и то мало, не то что — зажить достойно. Университет в каникулярный период не принимал: начальство по отпускам, кто остался, не желали обременять себя суетой — идти в него стоило только к осени.

Бархатные пуфы таяли на глазах…

В июльский воскресный день, часа в четыре, когда жара уже шла на убыль, на набережную высыпали гуляющие. Среди множества молодых мужчин, одетых в парадную форму, безусый гражданский тип в очках и дурном костюме выглядел досадной случайностью, ягненком в стае волков. Офицеры, важно шагающие с дамами и товарищами, смотрели на него свысока. Может быть, не настолько, как ему самому казалось — скорее всего, они просто его не замечали. Но М. все мрачнел и жалел уже, что вообще вышел из дому. Если бы не тетка, вновь устроившая скандал… Возвращаясь с воскресной службы, она вечно изводила его, хотя, по всем статьям, должна была приходить умиротворенной, смягченной долгой молитвой. Наслушавшись по самые гланды, он сбежал с квартиры, даже не пообедав.

Ему нужно было встряхнуться, самому себе доказать, что не хуже этих .

М. постоял, поджав губы, резко свернул в аллею и, стараясь выглядеть важным, зашел в ближайший кабак, решив с утра же найти работу, а пока отпраздновать на что есть. Половой, чудного вида старик, приветствовал его и отвел за свободный столик, бормоча в усы «Ночь светла». М. заказал судака с «белым» и неплохо, в общем-то, провел время… если бы не одно обстоятельство.

Какой-то мальчишка лет пяти выбежал из подъезда и бесцеремонно сиганул под самой мордой у лошади, размахивая как шашкой блестящим горном, — еще не связанным в умах с пионерией и в этом смысле дикарским, чуждым идеологии инструментом, праздно расточающим гуд. Извозчик привстал на облучке, отпуская бесполезную брань, плюнул и стравил вожжи.

Ребенок, похоже, был абсолютно счастлив и вот-вот собирался осчастливить окружающих незабываемой джазовой импровизацией. Глядя на него М. улыбнулся собственному ощущению дитя, спрятавшегося внутри, под шкурой небритого молодого человека, дурно одетого, спешащего от желудочной неурядицы в аптеку, втайне надеясь там же найти работу 38 38 Очаровательный сюжет-бутоньерка: пошел по нужде куда-то, и там поступил на службу. Аптека, магазин, что еще? Парикмахерская очень даже подходит. С кладбищем только может не получиться — смотря как на нем оказался: по своей воле или по направлению врача. .