Ефим Гаер - Спрятанные во времени

«Шпион» небрежно поправил шарф, зевнул и, покинув резиденцию под дубком, направился к углу дома, обогнул его, сквозь арку вошел во двор — и опешил, как бывает только в кошмарном сне: объект наблюдений, словно отраженный в огромном зеркале, снова сидел к нему лицом в той же позе и на той же скамейке.

Отринув веру в рациональное, корни которого не так глубоки, как воображают, Бровицкий опрометью выбежал со двора, не чуя под собой ног.

Вскоре анекдот, лишенный сцены бегства и дополненный фантастическими деталями, стал достоянием общей комнаты.

Большая часть жильцов собралась на кухне. На табурете у окна, где светлее, сидел Николай Быстров, тер глаз волосатой лапой и сопел как пробитое колесо. Дети лезли смотреть, что случилось с отцом и велико ли ранение. Не увидев потоков крови, Валька разочарованно удалился, уводя за собой сестренку, чтобы вместе охотится на Каляма лыжными палками.

— Надо чесноком на спирту обеззаразить, — влез Ярвинен, но Быстрова отвергла его идею:

— Каким чесноком, Матвей? Окстись, это ж глаз! Уже хлебнул, что ли, на правах именинника?

Быстрова называла его Матвеем и ничто бы не заставило ее называть его по-другому.

— Вату приложить и в тепло, — не сдавался финн, уверенный в своей правде, потрясая бутылкой мутно-желтой эссенции, которую желал применить. — Сам так лечусь.

— Заметно, — съязвила мадам Быстрова, туша окурок о блюдце, и тут же, достав из пачки, подпалила другую папиросу, обдав кухню дымом как пасечник улей. — Завари-ка, милая, чаю, промоем глаз, — обратилась она к Вареньке, которой покровительствовала на правах старшей.

— Любую заразу убивает… — не сдавался Ярвинен, но соседка наградила его таким взглядом, что финн умолк.

Сам пострадавший лишь отмахнулся, давая понять, что спорить тут бесполезно. В лучшем состоянии он бы не преминул добавить, что спирт негоже переводить на всякую ерунду, но теперь лишь посмотрел на бутылку здоровым глазом и ничего не сказал.

— Слышь, Матвей, заткни бутыль, а? Воняет как из помойки! Сейчас заварку приложим — будет как новый, — приказала глазу Зинаида Львовна таким тоном, что орган зрения просто не имел вариантов.

Каждое слово с ее губ слетало облачком дыма. Она склонилась над мужем и щелкнула его по макушке:

— Что ты трешь?! Что трешь? Тебе же сказано — не тереть!

Было сказано или нет, но Николай продолжил другой рукой, как ребенок, делая себе хуже.

— На вот, платок приложи… И не три ты, боже ж мой!

Из-за косяка показалась голова Иту — отрока пугающей худобы с запавшими старческими глазами. В спектаклях он мог играть только Смерть и Голод — обоих сразу. При этом наедался как Сезар де Базан в ночь перед казнью, но все шло не впрок. Если бы Иту Ярвинена откармливали на убой, жить ему предстояло вечно.

— Па-ап?..

Матиас, не теряющий надежды применить свое чудо-зелье, стоял, послушно заткнув бутылку.

— Молодец, Иту, забирай папку, а то он тут мозги крутит, — Зинаида Львовна покосилась на трущегося сзади соседа.

— Ма-ама зовет, — протянул отрок, лупая глазами. — А что случи-илось?

Варенька обернулась с чаем и Быстрова, подув на ватку, стала делать мужу компресс, отложив папиросу на край стола.

Тень падала на ее лицо под каким-то необычным углом, выхватывая частями нос, подбородок, скулы, вьющуюся прядь над бровями. Огромные черные как омут глаза искрились. Илья впервые увидел, как необычайно красива суровая Зинаида Львовна. Красива настолько, что у него перехватило дыхание. Теперь, наверное, встретив ее в бесформенном халате у керосинки, он уже не сможет безразлично отвести взгляд — всякий раз перед ним будет вставать этот фантастический образ, спрятанный на дне замусоренного колодца повседневности.

— Вот и хорошо. Так сиди. Может, тебе еще чего-нибудь окунуть? — подмигнула она мужу, возвращая папиросу на место. — Никаких больше хворей не намотал? Не лезь рукой, тебе говорю! Коль, ну ты что как маленький? Пойдем, я перевяжу.

Скоро, после увещеваний, слышавшихся за дверью, супруги возвратились на кухню, гоня перед собой двух детей и кота, которого на ходу пытался пнуть неуемный Валька.

Голова Николая Валериановича была замотана бинтом так, словно в нее угодил снаряд, майка в разводах чая, на губах лихая улыбка. Имел он победный вид, как спартанец, бившийся в Фермопилах 52 52 Фермопильское сражение — сражение в сентябре 480 года до н. э. в ходе греко-персидской войны 480 — 479 гг. до н. э. в ущелье Фермопилы. История о нем стала, в частности, основой сюжета кинофильма «300 спартанцев» Зака Снайдера, вышедшего в прокат в 2007 году. .

— Все! Завтракайте, кто что найдет, и отстаньте от меня, я опаздываю. А ты не дури, Коль, обязательно сходи к доктору, — сказала мадам Быстрова и отчалила собираться на службу.

Скоро в квартире никого не осталось, кроме Каляма. Но кот не имеет паспорта, поэтому скажем, что никого.

В то утро Гриневу приснился сон, будто он на паруснике входит в седую бухту, стоя на носу судна — ледяной ветер обжигал лицо, пробирался пальцами под кафтан, ноги в ботфортах каменели, в снастях выло как в печных трубах, и небо — низкое, полное ледяной крупы, цепляло острия мачт, заваливаясь на мыс.

Место было торжественно и мрачно. Смотреть на него — отрада, быть там самому — не приведи Бог. Ни деревца, ни подсвеченного окошка, только снег, камень да бесноватое море в ледяных оспинах.

На палубе за спиной суетились, топая башмаками, матросы — без лишнего крика, сами зная, что и как делать. Даже боцман не баловался свистком, который, обмазанный густо жиром, все равно пристывал к губам.

Все это Илье виделось в мельчайших деталях, хотя сам он никогда не выходил в море, единственно — на катамаране в Сочи катал за несусветные деньги какую-то девицу вдоль волнолома, имени которой уже не помнил. Было это сто лет назад.

Так он стоял, задрав воротник к ушам, и смотрел безотрывно на высокий ломаный берег, пока не грянули в воду цепи. Раздался окрик, команда начала спускать шлюпы. Илья этого, видно, ждавший, обернулся, чтобы пойти к ним, но не пошел, потому что в киль ударило что-то снизу и он, не удержавшись за скользкий трос, кувырком полетел в ледяную воду…

Проснувшись, хватая воздух, он в первую голову обнаружил, что лежит совершенно голый под раскрытой форточкой на кровати, весь в «гусиной коже». За окном — туман с остатками ночи. Рядом спит Варенька, замотавшись в кокон из одеяла. Илья всегда считал, что спать — его истинное призвание. Оказалось, даже сон тебя может пнуть.

Он прищурился близоруко на циферблат и с облегчением подумал о том, что еще часа полтора поспит. Даже за стеной у Ярвиненов, вечно страдающих от излишней прыти и заставляющих маяться других, было тихо как в брошенном зимовье. Видать, Матиас утомился за неделю — чаще бы так.