Константин Фрес - Старая эльфийская сказка

— И я тебя!

В полном замешательстве я влез обратно под ель. Трясущимися руками я собрал одежду пропавшей Гурки, кое-как оделся сам.

— Что происходит? — произнесла она изумленно, когда я накинул на плечи плащ. — Зачем я так странно оделась?!

— Ты? — повторил я, и тут до меня начало доходить.

"Это страшное место. Обойди его стороной. Оно читает в душах людей и исполняет самые потаенные мечты..."

Помню, я несся сквозь лес, пока не увидел меж крон деревьев просвет, а на нем — свою звезду. Как далеко я отклонился от тропы, указанной мне Эльфами! Ужас загнал меня в ловушку, и я попался, как глупый мотылек, полетевший на свет! В отчаянье смотрел я на звезду, которая должна была вести меня, и боялся, боялся повернуть назад. Но я должен был!

Напрасно кричала Гурка, отговаривая меня, умоляя не возвращаться в это место, что разлучило нас. Я не слушал ее; да и разве есть у кого-то на свете голос громче и убедительнее, чем голос отчаяния?

Без труда нашел я ту самую ель, и свое недавнее ложе. Горько усмехнулся я, отведя в сторону ее лапы, и увидев то, чего нужно было опасаться, и что нужно было заметить еще вчера — каменный древний колодец. Из таких колодцев, говорят, Эльфы черпают свою волшебную светящуюся воду и силу, продлевая свой век. Только этот колодец не светился серебром. Он был тих и темен, и в темноте походил на каменного призрака.

— Что это? — произнесла Гурка в смятении. — Что это за место?

— Это древний священный источник, — ответил я. — То самое место, которое советовали нам избегать... и которому мы пришлись на вкус! Оно изменило нас, Гурка. Оно заколдовало нас. Теперь мы с тобою — единое целое.

— Как это возможно? — изумилась она. — Я отчетливо вижу, что вот мои руки и вот мои ноги! Во мне ничего не изменилось!

Я поднял к лицу свои ладони и внимательно осмотрел их. Да, кажется, ничто в них не изменилось. И, однако же...

Без опаски я приблизился к источнику. Звонко капала в его каменную пасть прозрачные капли, и темная вода волновалась и поблескивала.

— Что там? — произнес я, склонившись над водой и спрашивая, наверное, у волшебного места. Никто не ответил мне, но вмиг вода словно осветилась изнутри, и я увидел... увидел отражение испуганной, растерянной Гурки.

И она, видимо, увидела меня, потому что громко ахнула и зажала рот рукой.

Я вспомнил свою слепую страсть и желание стать единым целым... Что ж, оно исполнилось.

— Что же делать нам теперь, Терновник? — произнесла она.

— Я не знаю, Гурка, не знаю, мой славный светлячок, — произнес я глухо и уселся около колодца.

Как теперь жить? Как же теперь Гурка без меня — теперь я отчетливо понял, что, сделав нас единым целым, священный источник надежно разлучил нас. Ведь я сплю днем, а Гурка — ночью. И когда буду просыпаться я, она станет засыпать... Кто позаботиться о ней? Кто защитит ее, когда я стану спать?

Но кроме этих терзающих мой разум вопросов было и еще кое-что.

Я узнал это место.

Оно было из моего сна, из того самого, когда у костра меня ожидали Эльфы, и куда заманивала меня прекрасная Эльфийка. Я наконец нашел его. Но зачем? Чтобы превратиться в неизвестно кого?

— Ты обрел долгий эльфийский век, и новую плоть, и лицо. Теперь твои преследователи, стоя от тебя в двух шагах, не узнают тебя. Этого же ты желал? — прогудело вдруг из колодца тихим и низким голосом. — И теперь ты должен мудро распорядиться своими дарами.

Глава 14

Как ужаленный подскочил я и снова заглянул в темный колодец, в котором на черной воде плясали блики волшебного света.

— Эй! — завопил я. — Я не об этом просил! Я хотел ...

— Ты хотел стать кем-то другим, — ответил мне все тот же низкий, гулкий голос. — Ты хотел, чтобы враги не узнавали тебя, находясь в двух шагах от тебя. И ты вечно хотел быть рядом со своей подругой и опекать ее — теперь вы станете неразделимы. Она же хотели избавиться от гложущего ее страха. И в груди ее теперь бьется твое сердце. Ваши потаенные желания исполнены. Теперь вы — самое совершенно создание в этом мире, Эльф, бодрствующий вечно.

— Как это? — пролепетала Гурка. — Не понимаю.

— Днем этим телом будешь владеть ты, женшина, — ответил колодец. — Ты будешь ходить, жить, путешествовать. Но с наступлением ночи, когда просыпаются Ночные Эльфы, тело станет превращаться в мужское, и им будет владеть Ночной Терновник. И встречаться вы сможете, но только на пограничном состоянии, когда один проснулся, а второй еще не уснул.

— Ты разлучил нас! — взвизгнула Гурка. — Раздели нас сейчас же!

— Только вы сами можете разделиться вновь, — ответил источник. — Вы должны этого пожелать так же сильно, как до этого хотели слиться воедино.

— Я хочу этого! — вскричали мы с Гуркой одновременно, но источник остался глух к нашей отчаянной просьбе.

— Значит, недостаточно, — прогудел он. — Посмотрите на себя хорошенько. Вы изменились; и где-то в глубине души вы рады этим переменам. Именно это не дает вам сию минуту разделиться.

Снова заглянул я в колодец, и темные воды вдруг осветились, из черных превратились в прозрачно-хрустальные. И в них я увидел себя.

Не осталось и следа от измученного полубольного мальчишки, которым я уснул под елью. На меня из эльфийских священных вод смотрел юный Эльф, лет около семиста, с темными, как самая безлунная ночь, волосами, и синими, как самое глубокое море, яростными и прекрасными глазами. Раны мои зажили, и, казалось, с тех пор прошли века и годы. Царапины и борозды, прочерченные на моих щеках шипами терновника, стали просто перекрещивающимися легкими тенями, пересекающими звездные пути с запутавшимися в них гроздями синих северных звезд. И, как напоминание о Гурке, о ее незримом присутствии, среди этих сверкающих синих звезд был вплетен один-единственный светло-зеленый цветок на вьющейся лозе с горящим внутри него желтым светляком.

Я стал выше и шире в плечах, и черты моего лица перестали походить на человеческие. Избавился я от носа картошкой с лопухами ярких пятен веснушек, и не стало привычки по-мальчишески глупо кривить рот.

Зато века, прожитые Гуркой, и ее мудрость, наполнили мою голову. Я помнил того, чего помнить не мог вообще, то, что случилось задолго до рождения моего прадеда, так ясно и четко, словно сам это видел. Я видел Великую Империю Людей, и каменные дороги, разбегающиеся в разные стороны. Я видел города и крепости, объятые пламенем, и падение Главной Башни. А затем на обломках этого мертвого, забытого царства, начала появляться нежная поросль, дав начало тому океану деревьев, что поглотил останки империи, раздробив, разъединив те поселения людей, что уцелели, превратив их в крохотные островки, окруженные частоколом, ощетинившимся против враждебного леса.